Голые циники - Алексей Семенов Страница 3

— Не знаю.

— Не знаешь или не хочешь разговаривать со мной? Да убери ты книгу.

Ричард отложил том Большой советской энциклопедии на букву «Т». Ему нравилась БСЭ. Он сделал ее своей настольной книгой.

— Рич, ну давай поиграем тоже.

— Давай, во что?

— Я буду задавать тебе вопросы, ты — мне. Только отвечать можно «да» или «нет». Согласен?

— Ну.

— Не «ну», а «да».

— Начинай.

— Рич, Галкин — педик?

— Не знаю, не спал… Это тебя волнует?

— Нет, шучу, ладно, вопрос: когда ты нюхаешь свои подмышки, тебе нравится запах?

— Да. Теперь мой вопрос. Когда я тебя… тогда в Новый год… изнасиловал в ванной. Тебе было все равно, кто это делает?

— Нет, конечно, нет, дурак. Фу, урод. Ты два года про меня так думал?!

— Это вопрос игры?

— Нет, это вопрос моей жизни и твоей, сука, смерти, — Варвара попыталась схватить его за горло, но Рич легко увернулся и звонко чмокнул ее в ухо. Варвара оглохла и сползла на пол. — Рич, нет, ты скажи, у вас у всех мужиков этот ебанутый прикол в уши чмокать девушек, чтоб они глохли. Это манечка у вас такая, что ли? Вас что, в яслях этому специально обучают?!

— Ну не сердись, сейчас пройдет, — Рич ненавидел себя сейчас.

— Давай я тебе сейчас по яйцам тресну — тоже пройдет.

— Ну все-все… Давай вопрос.

— Не хочу больше.

— Ну, Варька, ну, давай, ну, пожалуйста…

— Ну, ладно… Смог бы с шестидесятилетней трахнуться за тысячу долларов?

— Нет.

— А ты?

— С шестидесятилетней?

— Нет, не с бабкой… со стариком. — Рич улегся поудобнее. Игра начинала ему явно нравиться.

— Седым или лысым?

— Ах ты, сука! То есть уже выбираешь, а в принципе смогла бы, да?!

— Нет, я просто подъебываю тебя и мщу за ухо. Ну, чш-ш-ш, — и она погладила его по голове. Рич ненавидел, когда Варвара гладила его по голове.

Почему-то в такие моменты он казался себе провинившимся сиротой в руках свирепой воспитательницы, которая сначала спокойно погладит по голове, а потом, внезапно обезумев, исхлещет грязной половой тряпкой по лицу. Почему-то именно по лицу. Рич вообще не понимал, откуда у него возник этот образ и страх. В детсаду он был любимчиком, и родители его любили. Его никогда не хлестали грязной половой тряпкой, его вообще никогда не пороли. Странно.

— Ричард, а когда ты в туалете читаешь, даже если не ходишь в туалет, а просто сидишь и читаешь, то все равно снимаешь с себя трусы?

— Да.

— А зачем?

— Не знаю, на всякий случай. Варь, а ты после того, как мы потрахались, в ванной пускаешь себе на клитор тонкую струйку воды?

— Иногда, когда мне тебя не хватило.

— Договорились же, только «да» или «нет».

— Да.

— Рич, а ты подсматривал за мамой в ванной?

— Все, с меня хватит, я тебя ненавижу сейчас. Откуда в тебе столько говна?

— Я бы назвала это интеллектом, выпирающим из рамок банального, и не прикрывающимся нравственными извращениями пустоголовых самцов, забитых только семяизвержениями, и самок, которые оргазмируют только после тридцатой смены партнера. Я хочу быть только с тобой, с одним тобой и не делить тебя ни с кем. И себя не разрушать. Я бы назвала это… сексуальным интеллектом. Не находишь? В общем, я правильно поняла… сдаешься?

— Нет, просто ненавижу.

— Тогда продолжай. Ведь сам предложил такую игру… Шучу-шучу…

— Ты, когда смотришь на какого-нибудь мужика на улице, представляешь, какой у него член?

— Если старый, то — нет. Если молодой, то почему-то представляю его с твоим членом.

— Скажи, только ты шлюха или все бабы такие?

— Спокойствие, только спокойствие, сейчас моя очередь говорить. Я не шлюха, — в самое ухо продолжила Варвара, — я только учусь. — И, хохоча, стала стягивать с пылающего гневом Ричарда расклешенные джинсы.

* * *

Они кончили вместе. Весь мокрый, Ричард повалился на Варвару.

— Ты меня раздавишь, потс.

— Как ты меня назвала? — встрепенулся Ричард, и постсексуальной усталости и сонливости как не бывало. — Ты че, оборзела совсем?!

— Я просто так назвала, потому что ты весь вспотевший такой, вот и сказала «потс».

— Я вспотел потому, что старался тебе сделать приятно. Я, если хочешь знать, работал сейчас для тебя, а ты просто лежала и наслаждалась. Ноги раздвинуть — много ума не надо.

Почему-то в такие моменты Варваре нестерпимо хотелось двинуть Ричарду в нос. В своем воображении она уже много раз проделывала это, а потом сидела и сама смахивала кровь с подбородка воображаемым фетровым веером, а чтоб успокоить Ричарда, иногда слизывала ее. Вот и сейчас кровь уже красиво капала на розовую подушку. Не растекалась, а взрывалась на шелке и превращалась в красные ртутные бусинки…

— Ты меня слышишь?! — Несколько секунд Ричард смотрел ей в глаза и тряс Варвару за плечи. — Эй, ты где? Ты уж не «экстази» ли ухлопала в своем дебильном институте?

— Нет, не «экстази»… Все нормально, я задумалась просто.

— Ничего себе, задумалась просто… — Ричард не знал, что еще сказать. Через пять минут его отпустило. Он успокоился. Он начал скандалить специально, чтоб в ругани сообщить Варваре про телепроект, про то, что уезжает на две недели в Камбоджу и Таиланд, что раз так она к нему относится, переспит ей назло с проституткой. Он считал, что так более мягко пройдет момент расставания. Две недели волнения похожи на целую вечность… А пока два голых тела лежали параллельно.

— Закрой глаза, — неожиданно сказала Варвара.

— Закрыл.

— Сложи руки на груди, как будто умер.

— Сложил.

— Слушай тихо.

Мне с тобою пьяным весело —

Смысла нет в твоих рассказах.

Осень ранняя развесила

Флаги желтые на вязах.

Оба мы в страну обманную

Забрели и горько каемся,

Но зачем улыбкой странною

И застывшей улыбаемся?

Мы хотели муки жалящей

Вместо счастья безмятежного

Не покину я товарища

И беспутного и нежного.

— Ты?

— Ахматова.

— Жаль, что не ты.

— Почему жаль?

— Не люблю Ахматову. Стихи люблю, а ее саму нет. Сука она, по-моему, холодная была. И Гумилева жаль мне, да и Ахматову тоже жаль. Как-то не уживается в моем понимании ее любовь к Гумилеву с сухими строчками «Муж в могиле, сын в тюрьме… Помолитесь обо мне». Эгоцентристка она была конченая. Как ты.