Под сетью - Айрис Мердок Страница 3

Мы с Магдален посмотрели друг на друга, как боксеры перед началом второго раунда.

— Послушай, Мэдж, — сказал я, — не можешь ты меня выселить вот так, ни с того ни с сего.

— Ты и вселился ни с того ни с сего, — сказала Мэдж.

Это была правда. Я вздохнул.

— Поди сюда, — и я протянул ей руку. Она дала мне свою, но рука была неподатливая и безответная, как вилка, и очень скоро я ее выпустил.

— Не устраивай сцен, Джейки, — сказала Мэдж.

В ту минуту я не мог бы устроить никакой, даже малюсенькой сцены. Я почувствовал слабость и прилег на тахту.

— Так-так, — сказал я мягко. — Значит, ты меня выгоняешь, и притом ради человека, который наживается на чужих пороках.

— Все мы наживаемся на чужих пороках, — сказала Мэдж, напустив на себя ультрасовременный цинизм, что ей очень не шло. — И я и ты, а ты еще используешь даже худшие пороки, чем он. — Это относилось к тому разряду книг, какие я время от времени переводил.

— Кто хоть он есть? — спросил я.

Мэдж заранее пыталась прочесть на моем лице, какое впечатление произведет ее ответ.

— Его фамилия Старфилд, — сказала она. — Возможно, ты о нем слышал. — В глазах ее сверкнуло бесстыдное торжество.

Я напряг мускулы лица, чтобы лишить его всякого выражения. Вот оно что — Старфилд, Сэмюел Старфилд, Святой Сэмми, король букмекеров. Сказать про него «какой-то букмекер» было со стороны Финна некоторой натяжкой, хотя у него и до сих пор еще была контора вблизи Пикадилли и над дверью — его фамилия из электрических лампочек. Сейчас Старфилд занимался всем понемножку в тех сферах, какие доступны его вкусам и средствам: дамские туалеты, ночные клубы, кино, рестораны.

— Понятно, — сказал я. Я не намерен был осчастливить Мэдж бурной демонстрацией. — Где же вы познакомились? Меня это интересует с чисто социологической точки зрения.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — сказала Мэдж. — Но если тебе так уж интересно, мы познакомились в одиннадцатом автобусе.

Это была явная ложь. Я покачал головой.

— Ты избрала карьеру манекенщицы, — сказал я. — Тебе предстоит проводить все время в том, чтобы олицетворять кричащее богатство. — И тут же у меня мелькнула мысль, что такая жизнь, может быть, и не самая скверная.

— Джейк, уезжай, пожалуйста, — сказала Магдален.

— Как бы то ни было, — сказал я, — не здесь же ты будешь жить со Святым Сэмми?

— Эта квартира будет нам нужна, и я хочу, чтобы тебя здесь не было.

Ее ответ показался мне уклончивым.

— Ты сказала, что выходишь замуж? — спросил я. Меня снова кольнуло сознание ответственности. У нее не было отца, и я почувствовал себя in loco parentis. [1]Другого locus'а у меня, в сущности, и не осталось. И теперь я сообразил, что Старфилд едва ли захочет жениться на такой девушке, как Магдален. Вешать на нее меховые манто можно было с таким же успехом, как на всякую другую живую вешалку. Но эффектна она не была, как не была ни богата, ни знаменита. Славная, здоровая молодая англичанка, простая и милая, как майский праздник в деревне. У Старфилда, надо полагать, вкусы куда более экзотические и менее матримониальные.

— Вот именно, — сказала Мэдж подчеркнуто и все так же невозмутимо. — А теперь иди укладываться. — Но по тому, как она избегала встречаться со мной взглядом, было ясно, что совесть у нее неспокойна.

Она подошла к книжной полке.

— Тут, кажется, есть твои книги. — И она достала «Мэрфи» и «Pierrot mon ami».

— Освобождаем место для господина Старфилда, — сказал я. — А он читать умеет? И кстати говоря, он знает о моем существовании?

— Допустим, что знает, — увильнула Магдален, — но я не хочу, чтобы вы встречались. Поэтому я и посылаю тебя укладываться. С завтрашнего дня Сэмми будет проводить здесь много времени.

— Ясно одно, — сказал я. — Все зараз я перевезти не могу. Часть вещей я заберу сегодня, а за остальным приеду завтра. — Я не выношу, когда меня торопят. — И не забудь, — добавил я пылко, — что радиола моя. — Мысли мои неотступно возвращались к банку Ллойда.

— Хорошо, милый, — сказала Мэдж, — но если захочешь прийти завтра или позже, сначала позвони, и если ответит мужской голос, клади трубку.

— Какая гадость, — сказал я.

— Да, милый. Такси вызвать?

— Нет! — крикнул я, выходя из комнаты.

— Если Сэмми увидит тебя здесь, — прокричала Магдален мне вслед, когда я уже поднимался по лестнице, — он свернет тебе шею!

* * *

Я взял второй чемодан, завернул и связал свои рукописи и вышел на улицу. Нужно было подумать, а в такси я не могу думать, потому что все время смотрю на счетчик. Я сел в 73-й автобус и поехал к миссис Тинкхем. Миссис Тинкхем держит газетную лавочку в районе Шарлот-стрит. Это пыльная, грязная, невзрачная угловая лавчонка, снаружи у двери висит доска с объявлениями, а внутри продаются газеты на разных языках, дамские журналы, ковбойские и научно-фантастические романы и «Поразительные повести». Во всяком случае, все это разложено для продажи, вернее, кое-как свалено в стопки, хотя я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь что-нибудь купил у миссис Тинкхем, кроме мороженого, которым она тоже торгует, и еще «Ивнинг ньюс». Прочая литература годами лежит неподвижно, выцветая на солнце, разве что сама миссис Тинкхем вздумает почитать — такое на нее порой находит — и вытянет из кучи какой-нибудь пожелтевший от времени ковбойский роман, а дочитав до половины, скажет, что, оказывается, уже читала его, только все забыла. Вероятно, она прочла уже весь свой товар — его немного, и пополняется он медленно. Несколько раз я видел у нее в руках французскую газету, хотя она и говорит, что не знает французского, но, может быть, она просто разглядывает иллюстрации. Кроме контейнера с мороженым в лавке стоит железный столик и два стула, а на полке — бутылки с красными и зелеными безалкогольными напитками. Здесь я провел немало мирных часов.

Лавка миссис Тинкхем отличается также тем, что она полна кошек. Неуклонно растущее кошачье семейство, происшедшее от одной огромной прародительницы, располагается на прилавке и на пустых полках в сонливом созерцании: янтарные глаза сужены и помаргивают на солнце — ленивые влажные щелки среди изобилия прогретой шерсти. Когда я прихожу, какая-нибудь кошка соскакивает ко мне на колени и, посидев сколько полагается, солидно и бесстрастно, ускользает затем на улицу любоваться витринами. Но ни одной из них я ни разу не встречал дальше, чем за десять шагов от лавки. Посреди этого великолепия восседает сама миссис Тинкхем и курит сигарету. Я не знаю другого человека, который курил бы, как она, буквально не переставая. Она закуривает одну сигарету от остатка другой; как она утром закуривает первую — это для меня тайна, потому что если попросить у нее спичек, их в доме никогда не оказывается. Однажды я застал ее в великом смятении и горе — очередная сигарета упала в чашку с кофе, а зажечь новую было нечем. Может быть, она курит всю ночь, а может быть, в спальне у нее горит вечный огонь — какая-нибудь неугасимая сигарета. Эмалированный тазик у нее в ногах обычно до краев полон окурков; а рядом с ней, на прилавке, стоит маленький радиоприемник, который всегда включен, но самую малость, так что миссис Тинкхем проводит время среди своих кошек, окутанная табачным дымом, под непрестанный аккомпанемент чуть слышного музыкального бормотанья.