Пульс - Джулиан Барнс Страница 3

— Ничего, все нормально.

— Нет, Андреа, какое, к черту, «нормально». А вдруг ты залетишь?

— Не думаю. Залететь — нет. Все нормально. Он не стал спорить. Позднее, когда она уснула, он задумался над ее словами. Что она имела в виду: что не может иметь детей? Или для верности глотает таблетки? Интересно, какого мнения на этот счет Дева Мария? Нельзя же — вдруг пришло ему в голову — полагаться на метод естественного цикла. Он регулярно дает сбои — на радость Папе Римскому.

Время шло; он познакомил ее с Гэри и Мелани; дети ее приняли. Она не пыталась их воспитывать — скорее, наоборот, они ее поучали, а она не возражала. Кроме того, они засыпали ее вопросами, которые он сам не осмеливался, да и не хотел задавать.

— Андреа, у тебя есть муж?

— Можно нам телик всю ночь не выключать?

— Ты когда-нибудь была замужем?

— А если я скушаю сразу три, меня не вырвет?

— Почему ты не вышла замуж?

— А сколько тебе лет?

— У тебя дети есть?

— Вы с папой поженитесь?

Кое-какие ответы он мотал на ус; она, как любая здравомыслящая женщина, по-прежнему скрывала свой возраст. Однажды ночью, в темноте, когда он отвез ребятишек домой и не мог даже думать о сексе, поскольку был в полном раздрае, как всегда в таких случаях, у него вырвалось:

— Как по-твоему, ты сможешь меня полюбить?

— Да, думаю, так.

— «Сможешь» или «полюбишь»?

— А какая разница?

Он задумался.

— Никакой. По мне — что одно, что другое. А еще лучше — и то и другое. Как ты захочешь, так и будет.

* * *

Дальше события развивались без видимой причины. Может, дело было в том, что он стал к ней прикипать, а может, в том, что это произошло вопреки его воле. Или просто водился за ним грех — вечно все портить? Жена — бывшая — так ему и сказала однажды утром: «Слушай, Вернон, я зла на тебя не держу, честное слово. Но жить с тобой не могу — вечно тебе нужно все изгадить». Это было как гром среди ясного неба. Ну допустим, он во сне похрапывал, одежду разбрасывал где попало, смотрел, как все, телевизор — спортивные репортажи. Но домой приходил вовремя, детей любил, налево не бегал. Очевидно, некоторые считают, что это и значит «гадить».

— Можно у тебя кое-что спросить?

— Ну.

— «Ну» — так американцы отвечают. Британцы говорят «конечно, пожалуйста».

Она посмотрела на него так, будто спрашивала: «С чего это ты вдруг начал меня поправлять?»

— Конечно, пожалуйста, — повторила она.

— Помнишь, у меня не оказалось «резинки» и ты сказала: «Все нормально». Что ты имела в виду — на тот момент «нормально» или вообще?

— Вообще.

— Надо же, какая экономия — тебе известно, сколько стоит упаковка?

Зря он это ляпнул — даже сам понял. Господи, может, она пережила неудачный аборт, изнасилование, да мало ли что.

— Ты не можешь иметь детей?

— Да. Тебе это противно?

— Андреа, я тебя умоляю. — Он взял ее за руку. — У меня и так двое детей. Вопрос в другом — тебе-то как, ничего?

Она потупилась.

— Нет. Мне плохо. Мне — несчастье.

— Ну, мы могли бы… Не знаю, к врачу пойти, что ли. К специалисту. — Ему думалось, что здешние специалисты — не чета другим.

— Нет, не надо к специалисту. НЕ НАДО К СПЕЦИАЛИСТУ.

— Хорошо, не пойдем к специалисту.

А про себя подумал: усыновление? Мне, наверное, третьего не потянуть — я же алименты плачу.

Презервативы он больше не покупал. Подъезжал к ней с вопросами, стараясь проявлять максимальную деликатность. Но деликатность — это как флирт: особый дар. Нет, не так. Суть в другом: деликатность легко дается только тому, кого не колышет возможный ответ.

— Почему ты все время задаешь эти вопросы?

— Разве?

— По-моему, да.

— Я не хотел тебя обидеть.

На самом деле он не хотел, чтобы она заметила. И не хотел быть настырным. Но сдержаться тоже не мог. Когда они впервые остались наедине, ему даже нравилось, что он ничего о ней не знает: это придавало их отношениям какую-то особенность, свежесть, что ли. Со временем она узнала о нем все, а он о ней — ничего. Ну и пусть бы все шло своим чередом — что тут такого? Так ведь нет, тебе нужно все изгадить, нашептывала ему жена, бывшая. А он не мог смириться. Если полюбил — хочется узнать все. Хорошее, плохое, все подряд. Никто не собирается ворошить грязное белье. Просто любовь должна быть без утайки, говорил себе Вернон. Даже если она еще на подходе. Андреа не держала камня за пазухой, это уж точно. А если в ней больше хорошего, чем плохого, почему бы не прояснить кое-что без ее ведома?

В «Козырном месте» его все держали за своего: и миссис Риджуэлл, управляющая, и вторая официантка Джилл, и старик владелец по имени Герберт, который наведывался в свое заведение только для того, чтобы на халяву перекусить. Улучив минуту в обеденное время, когда наплыв посетителей увеличивался, Вернон прошел мимо стойки в коридор. Комнатушка (размером со стенной шкаф, не более), где персонал оставлял свои вещи, находилась как раз напротив мужского туалета. Вернон проскользнул внутрь, отыскал знакомую сумку, вытащил ключи и вернулся в зал, шевеля пальцами и всем своим видом показывая: от этой сушилки проку ровно ноль, видите?

Мимо пробежала Андреа; он ей подмигнул, а потом сгонял в слесарную мастерскую, пожаловался на безалаберных клиентов, которые не удосужились заказать второй комплект ключей, вернулся в «Козырное место», заготовив шутку насчет холодной погоды и зова природы (шутка не пригодилась), вернул ключи на место и заказал себе капучино.

Для первого посещения он выбрал пасмурный день, когда все прохожие на одно лицо. Ну шагает себе по бетонированной дорожке некто в плаще, открывает входную дверь с матовым стеклом. А там отпирает квартиру, садится на кровать, резко встает, разглаживает вмятину на покрывале, озирается, замечает, что микроволновка не такая уж и бросовая, шарит под подушкой, ощупывает ночную сорочку, разглядывает свисающую с рейки одежду на плечиках, проводит рукой по платью, которого еще не видел, старается не смотреть на убогий комод с фотографиями, выходит, запирает за собой дверь. Что он такого сделал, скажите на милость?

В следующий раз он внимательно рассмотрел Деву Марию и любительские снимки, штук пять-шесть. Руками не трогал: сидя на корточках, изучил все фотографии в пластмассовых рамках. Это, наверное, мамаша, подумал он при виде химической завивки и больших очков. Вот Андреа в детстве, светленькая, крепко сбитая. А это еще кто — брат? Ухажер? Тут, похоже, чей-то день рожденья, полно народу, виновника торжества сразу не определишь. Еще раз посмотрев, какой была Андреа лет в шесть или семь — немногим старше Мелани, — он закрепил ее образ в памяти и унес домой.