Три аспекта женской истерики - Марта Кетро Страница 3

И только через год он признался, что кота на самом деле отвез в какой-то подвал на другом конце города и там выпустил. Высыпал пару мешков корма и, когда кот отвлекся, сбежал. Я бы на Зоином месте его убила за такое.

Ирина

Ирина запомнилась только тем, что спровоцировала его окончательный разрыв с Зоей.

– Получилось так, что у меня ночевала Зоя, а потом пришла Ирина, и я трахал ее в соседней комнате. Утром Зоя сказала, что с нее хватит. А Ирина на меня обиделась. Представь, мы потрахались, я лег на спину и сказал: «Ну вот, теперь с чувством выполненного долга можно и спать». И тут она как заорет: «Так это для тебя обязанность, что ли?!» Оделась и ушла. На следующий день, правда, заявилась без звонка и стала ломиться в дверь, но я в это время проводил сеанс психоанализа с Катериной.

Катерина

Катерина была виолончелисткой, неплохой, видимо. Сошлись они на почве совместных занятий музыкой, потом нечаянно переспали. Х решил заняться с ней психоанализом, потому что девушка казалась ему слишком закрытой. Через неделю расстался с ней.

– Мы решили поговорить о сексуальных фантазиях. Я сказал, что представляю себя в бассейне с теплой водичкой, и в нем такие небольшие рыбки, которые иногда подплывают ко мне и присасываются, так «чпок, чпок». Не обязательно к гениталиям, понимаешь? А она, она…

Она сказала, что представляет школу для маленьких девочек, которые все время ходят голыми. Их часто наказывают: завязывают глаза, а учителя становятся в круг и стегают плетками.

– А себя она видела в качестве ученицы или учительницы?

– Боюсь, что учительницы. Нет, я понимаю, если девушка полжизни держит между ног деревянный инструмент женоподобной формы, у нее не все в порядке с головой. Но не до такой же степени… И я со своими рыбками… Ну ее.

Лариса

Мне кажется, ее он действительно любил.

– До меня она вообще не особенно интересовалась мужчинами. А потом появился я и снес ей крышу.

Да, какое-то время у них все было очень хорошо, а потом Лариса уехала на дачу, и он, скучая, почти поселился у меня. Приходил к завтраку, варил кофе, забирался с ногами на стул и рассказывал одну из своих историй. Сейчас, когда я пишу все подряд, он кажется чудовищем – растленный, самовлюбленный, жестокий. На самом деле он был очень умный и добрый мальчик. Уж поверьте мне на слово, умный и добрый, только нервный.

И красивый. И, понимаете, не спать с ним было глупо. Он весь был заточен под это дело – любить женщин, развлекать женщин, доставлять им удовольствие и причинять боль.

И я вдруг испугалась, что потеряю его. Как-то у них с Ларисой все далеко зашло. А я хотела, чтобы он и дальше приходил ко мне, варил кофе и рассказывал чудовищные сказки.

Вечером мы гуляли в парке. Так получилось, что шли по одной тропинке, потом она раздвоилась, и нас разделила густая мокрая трава. Я остановилась, прикидывая, во что превратятся мои белые льняные штаны, а он тяжело вздохнул, пересек травяной остров, взял меня под мышку и перетащил на свою дорожку. Я подумала: «Сегодня», – ведь он впервые прикоснулся ко мне, этот развратный тип, впервые за два года. (Потом он сказал, что тоже подумал «сегодня», но не в тот момент, а чуть позже, когда мы взялись за руки и переплели пальцы. Я такого не помню, но отсчет в любом случае начинается с этого дня.) Ночью я осталась у него и честно попыталась вступить в порнографическую связь, но ничего не получилось, у меня по крайней мере. Я вспоминала последнюю дюжину его девушек и думала, что он всяких красоток навидался, а у меня на попе пять кило лишних. И вообще, он тантрист, а я чего? Утром договорились: мы сделали это для галочки и теперь спокойно дружим дальше.

За следующую неделю я похудела на три килограмма, бросив есть, накупила обтягивающей одежды и сделала химическую завивку – и все это для того, чтобы доказать себе: он мне совершенно безразличен. Если мы внезапно поссоримся, я останусь красивой и независимой.

Лариса вернулась с дачи, мы встречали ее у автобуса – он с цветами, я в кудрях и в новой маечке.

– Ты что-то такое сделала с волосами, – сказала она, – и с лицом. И с телом.

– Ничего особенного. – А сама подумала: «Я теперь преступница, не надо мне было к вам лезть».

Что-то у них пошло не так. Она рассказывала мне об угасании романа, а я молчала, испытывая странную тайную нежность. Я знала нечто, ей неизвестное, была причиной горя, которое надвигалось на нее и которого она пока не видела. Но я, я-то знала. Это как сидеть у постели умирающего, который свято уверен в своем выздоровлении. Развлекать разговорами, вытирать пот со лба и подавать воду, в которую сама же и подмешала какую-то гадость.

Но иначе не получалось. Я не была влюблена – что я, дура, что ли? – но не могла отступиться. Он был барабанщик, перкуссионист, и кожа на его ладонях огрубела, иногда трескалась. Но пальцы его чувствовали ритм самой жизни, и против этого я не устояла. Он давал уроки игры на барабане, делал массаж за деньги, зарабатывал телесно ориентированной психотерапией, танцевал, пел, ходил на руках и, черт возьми, был ужасно красивый. Извини, Лариса, я не могла.

А я занималась всякой ерундой – немножечко дизайна, немного полухипповского рукоделия, немного пописывала в сетевые журналы («Как избавиться от соперницы за четыре дня – так, чтобы Он ни о чем не догадался»…) – как раз чтобы снимать маленькую квартиру и кормить кота. И хоть я и делала вид, что жизнь моя и без того полна до краев, он был для меня настоящим развлечением. Но я его не любила. Нет.

Однажды мы поехали на дачу к Ларисе. Был большой теплый дом, портвейн из сельского магазинчика, широкая постель на троих. Секса не случилось, у Ларисы начались месячные, поэтому мы просто спали. Я отодвинулась на самый край, но среди ночи мне приснилось что-то плохое, я подползла к ней, прижалась и тут же заснула. До сих пор не могу забыть состояние покоя, которое охватывает рядом с человеком, которого обманываешь. Иногда я думаю: что, если бы той ночью между нами троими все произошло? Ситуация осложнилась бы или наоборот? Ох, не знаю. Мне всегда казалось, что секс здорово упрощает дело, легче становится разговаривать и вообще. Но со временем все равно выходит сложно.

Утром мы долго бегали по желтым марсианским полям, потом он уехал, а мы с Ларисой сначала убрались в доме, а потом всю дорогу разговаривали об их любви. «Конечно, он тебя любит», – говорила я.

Когда Ларисе донесли о нас, я удивилась несказанно. Думала, что наши общие знакомые обязаны были ее поберечь. Мне она не сказала ничего, а я, задыхаясь от стыда, написала ей письмо. Что мы с Х – глупые злые клоуны, которые не умеют любить. Это было очень красивое письмо, но она не ответила, наверное, отвращение не позволило.

Марта

Осенью мы много гуляли, часами кружили по мокрым темным улицам и разговаривали. Однажды он позвонил около восьми и позвал в гости, «но сначала погулять». Мы быстро-быстро ходили, и он опять пытался рассказывать о женщинах, но сбивался и совершенно явственно нервничал. И вдруг впервые он заговорил о нас, о том, как много для него значат доверительные отношения и все такое. Сказал, что у него есть сюрприз для меня, там, дома. Я почувствовала, как внутри нарастает тепло. Он, видимо, влюбился в меня и теперь, дурачок, не знает, как сказать. Я поднималась в его квартиру и гадала, что за сюрприз меня ждет. Еще у порога он завязал мне глаза шарфом, отвел в комнату, мгновенно снял с себя одежду и раздел меня, поднял на руки и понес в кровать. Я думала, постель его усыпана цветами, не меньше. Но когда мы легли, я поняла, что цветов нет, а под одеялом шевелится что-то большое, теплое и Гришиным голосом говорит: «Интересно, кто это?»