Время быть смелым - Катя Райт Страница 29

На следующий день в школе с Сорокиным мы как всегда не разговариваем. Мы даже не смотрим друг на друга. А потом… Потом я как всегда иду на тренировку. И там…

— Ты что, правда, педик? — Презрительно сморщившись, как гниющий помидор, спрашивает Волгина, когда мы шнуруем коньки.

У меня мороз проходит по коже, мурашки пробегают по спине. Даже ком в горле встает. Она так говорит это, не спрашивает, не уточняет — она констатирует факт. Я делаю над собой усилие. Я сглатываю, чтобы заткнуть вопящий внутри страх.

— С чего ты взяла? — Стараясь, чтобы мой голос звучал непринуждённо и слегка возмущённо, спрашиваю я. — Что за бред?

— Не бред! — Отрезает Оля. — Мишка Шилов педик. Мне Настя, его партнёрша, сказала, а он из твоего номера вышел ночью. И что же вы там делали?

— Ничего не делали! Просто…

— Ну конечно! — Перебивает Волгина. — Фу! Как же можно…

Она кривит рот, фыркает и уходит. Я зашнуровываю коньки и плетусь следом за ней на лёд.

Мы катаемся очень вяло. Тренер, конечно, это замечает и ворчит строго. Я обхватываю Олю за талию и собираюсь поднять, но она вдруг напрягается, морщится и едва не отталкивает меня.

— Да что с тобой, Оля! — Кричит Ирина Васильевна.

— Ты что? — Развожу руками я.

— Фу, не трогай меня своими руками! Кто знает, сколько членов ты ими трогал…

Я стою в полной растерянности и смотрю на Олю, которая уходит в раздевалку, гадко и лицемерно сославшись на внезапную тошноту. Что это значит «сколько членов я трогал»? Что это за чушь вообще! Да уж, насколько я знаю, поменьше Олиного раза в два!

Ирина Васильевна в полном недоумении подходит ко мне и спрашивает, что с Волгиной. Не знаю я, что с Волгиной. И не хочу знать. Я не знаю, как быть дальше, как нам теперь тренироваться вместе… Но честно признаться, это последнее, что меня волнует. Просто теперь Волгина наверняка растрындит всем, сделает кучу постов, разошлёт кучу сообщений в социальных сетях о том, что её партнёр Артём Левин последний подзаборный пидарас. А она ведь не удержится и обязательно расскажет об этой новости своим подругам. И было бы глупо полагать, что у нас нет в этих сетях общих знакомых. Было бы глупо полагать, что через пару дней мой большой секрет не будет знать вся моя школа.

Я медленно переодеваюсь, складываю вещи в сумку и выхожу в холл. Оля стоит у дверей и что-то пишет в телефоне. Она бросает на меня презрительный взгляд. Я опускаю голову и выхожу на улицу, не поднимая глаз. Домой идти совершенно не хочется, но идти мне больше некуда.

Я вхожу в квартиру, бросаю сумку, разуваюсь. Мама зовёт к столу ужинать, папа тоже уже дома. Они оба улыбаются мне, спрашивают, почему я такой грустный, что случилось. Глупый вопрос. Случилось то, что их сын педик, презренный отброс общества. Случилось, что они теперь вынуждены убеждать себя, будто любят его. Я говорю, что не голоден и закрываюсь в своей комнате. Я пишу СМС Андрею. Он просит приехать, но я просто не могу никуда выйти — так я подавлен. Мы переписываемся. Андрей как всегда поддерживает меня, умоляет, чтобы я не паниковал раньше времени, настаивает, что всё будет хорошо. Тоже мне, психолог — я-то знаю, какой он на самом деле пессимист. Мы долго переписываемся, потом я решаю всё же выйти к родителям. Каким бы я ни уродился дерьмом, они стараются, не унижают меня, не вышвыривают из дома, кормят и ждут. Им ведь тоже нелегко приходится, ещё и я тут со своими психами. Я выхожу из комнаты и иду в гостиную. Первое, что я замечаю — маму, сидящую в кресле и едва ни плачущую. Я перевожу взгляд на телек. Там какой-то мужик, имени которого я не знаю, весьма эмоционально говорит о том, что геев надо не только судить, сажать и лечить, но и о том, что такие люди вообще должны быть изолированы от общества, и что закон должен всячески поощрять избавление общества от гомосексуалов.

— О чём это он? — Тихо спрашиваю я.

— Ни о чём! — Отрезает отец и выключает телевизор. — Нечего смотреть всякую ерунду и слушать идиотов! Всех не переслушаешь, а нервы себе трепать не за чем.

— Это значит что? — Не унимаюсь я, ведь я же не смотрел всю передачу и из обрывков этой одухотворенной речи услышал только часть. — Они собираются что, сажать за это? Или лечить? Или как?

— Никак! — Снова очень категорично заявляет папа. — Они просто языками чешут, а мама их слушает зачем-то! В этой стране всегда было полно идиотов наверху, и ничего, прожили как-то, и дальше проживем! Что ты вечно слушаешь всяких умственно отсталых!

Папа машет рукой на маму и уходит в спальню. Я знаю, что он сейчас пойдёт на балкон и выкурит одну сигарету. Он нервничает, его тоже задел этот мужик из телевизора. Я присаживаюсь рядом с мамой на широкий подлокотник кресла. Мама гладит меня по голове.

— Не переживай ты так, правда, — пытаюсь успокоить её я.

У неё по щеке катится слеза.

— Ты же знаешь, что мы тебя очень любим, Тёма? — Глядя мне в глаза, спрашивает она. — Ты же знаешь, что мы никому не позволим тебя обидеть?

— Угу, — киваю я и обнимаю маму. — Всё нормально, мам, честно! У меня всё хорошо.

Я успокаиваю её, потом мы идём на кухню пить чай. Я говорю, что и правда, ей не стоит смотреть телевизор и надо поменьше читать газет, чтобы не расстраиваться.

— Если бы меня и нашей семьи это не касалось, — говорит она, — то я бы, может, и не читала.

Мы потом долго молчим и пьём чай. Мне очень хочется рассказать маме обо всём, что происходит, о Волгиной, о Диме, обо всём, что гложет мою душу, но я не могу. Мама и так переживает слишком сильно, она и так вся на нервах из-за своего неудавшегося сына, так что мне лучше бы прикусить язык и делать вид, что всё отлично. Мы долго сидим на кухне. Мама расспрашивает, как у меня дела. Я отвечаю, что дела идут замечательно и жизнь моя просто прекрасна.

На следующий день в школу я не иду. Вернее, я выхожу из дома как будто в школу, но еду к Андрею. Он тоже прогуливает институт. Мы валяемся на кровати, пьём вино, я долго рассказываю ему обо всём, что произошло.

— Дима твой сволочь последняя, — говорит Андрей, — а Оли-то этой ты чего так боишься?

— Ты что, не понимаешь? — Удивляюсь я. — Она же всем растрындит в соцсетях, в этом своём долбанном Контакте! Я знаю её — та ещё сплетница! А там дело пары дней, чтобы вся моя школа узнала. И тогда это будет конец.

— Так поговори с ней…

— Она и слушать меня не станет. Она теперь даже прикасаться ко мне не хочет…

— Вот дура.

— Да ну её к черту! Только бы никто не узнал.

Я провожу у Андрея весь день, и уже под вечер мне приходит СМС от Димки. «Срочно! Быстро! Удали свою анкету с сайта!» — кричат буквы. Только я дочитываю, даже не успеваю задать себе ни одного вопроса, Сорокин звонит. Я некоторое время сверлю экран мобильника взглядом, потом нажимаю «ответ», но ничего не говорю. Даже дежурного «Привет».