Коридоры власти - Чарльз Сноу Страница 29

После луфкинского дня рождения прошла неделя. Я стоял в гостиной в доме американского посла; народу прибывало, многоголосый гул накатывал волнами, оглушал, снова отпускал. Мы с Маргарет беседовали с женой Дж. Ч. Смита, племянника Коллингвуда. Раньше мне с ней встречаться не доводилось. Миниатюрная брюнетка, неброская и немногословная. Я вяло задавался вопросом, почему ее мужа так давно не упоминали в отчете о парламентских дебатах. Наконец она отошла. Маргарет окликнули; я оказался притерт к Дэвиду Рубину.

Скоро я был вынужден отчаянно трясти пальцами, чтобы восстановить кровообращение, а Рубин смотрел на меня с мрачным злорадством — я спросил виски, чтобы льда побольше; виски подали в бокале слишком тонком, рука окоченела. Тут к Рубину приблизился посольский советник — приблизился намеренно, а не несомый нарядной толпой. Мы были знакомы довольно коротко, однако он проявлял со мною странную принужденность. После обмена любезностями извинился и отвел Рубина в сторону.

На несколько секунд я остался один в сутолоке. Над большинством голов возвышался Артур Плимптон, молодой американец с льняными кудрями, околдовавший дочь Фрэнсиса Гетлиффа. Я поймал его взгляд и кивнул ему — дескать, подходите, — однако прежде чем он сделал шаг в мою сторону, вернулись Рубин и дипломат.

— Льюис, вы тоже должны это услышать, — сказал Рубин.

Все равно через час-полтора весь город будет гудеть, — добавил дипломат.

— Что случилось?

— Не знаю, до какой степени вы в курсе, — отвечал дипломат. — Короче, ваши и французские войска отправлены в Су-эц.

Он произнес «Суэц» на американский манер, с мысленным дефисом.

Фонетические изыски не задержали моего внимания. Я выругался. И Рубин, и дипломат знали меня как человека в высшей степени сдержанного. Теперь, став свидетелями моего всплеска эмоций, оба обеспокоились.

— По-моему, это было вполне предсказуемо.

Прогнозы начали делать еще летом; я их слышал, но полагал необоснованными.

— Боже всемогущий, — сказал я. — У наших что — последние извилины распрямились? Да ни один адекватный человек это всерьез не воспринимал!

— Боюсь, теперь придется воспринять, — сказал дипломат.

К нам подошел Артур Плимптон. Поздоровался с Рубином и дипломатом, взглянул на меня и напрямую спросил:

— Что-то плохое случилось, да, сэр?

— Да, Артур, случилось. Мы потеряли остатки наших куриных мозгов.

У меня к Артуру слабость. Ему двадцать три, лицо как из камня высеченное. Конечно, с возрастом и скулы станут выдаваться вперед, и ярко-синие глаза западут; да он уже выглядит много старше своих ровесников-англичан. Артур умный, способный и неотразимо дерзкий. В то же время он тактичный; правда, в ответ на мою фразу он ничего лучше не придумал, чем взять для меня очередной бокал.

Через полчаса Артур и Дэвид Рубин увезли нас с Маргарет из дома посла в Сент-Джонс-Вуд и определили в паб. Наше возмущение обескуражило и смутило обоих — я понял это, когда несколько поостыл. Оба люди добродушные и тактичные. Оба хотели нас успокоить. Некоторое время они не включали радио, боясь вечерних новостей; потом, увидев, что неизвестность для нас с Маргарет куда хуже, Артур, как более молодой и непосредственный, не выдержал и спросил, что нас особенно волнует.

— Да все! — выпалила Маргарет.

Артур на долю секунды улыбнулся.

Маргарет сверкала глазами, щеки пылали, шея пошла красными пятнами. Артур понял: в плане непримиримости мне до нее далеко, да и в плане темперамента тоже.

— Идиоты, ну ничему не учатся! — воскликнула Маргарет. — Зря мы им подыгрывали. Нечего было на поводу у них идти!

— На одно надеюсь. — Дэвид Рубин недобро усмехнулся. — Если ваши решились на аморальный поступок, от него хотя бы будет толк.

— Ситуацию спасти нереально! — закричал я. — В каком веке, по-вашему, мы живем? Думаете, Ближний Восток можно удержать с помощью пары дивизий?

— Не представляю, как это аукнется в нашей стране, — заметил Артур.

— А как это может аукнуться? — рассердился я.

Рубин пожал плечами.

— Государства, — сказал я, — если чувствуют, что могущество утекает как песок сквозь пальцы, всегда совершают идиотские поступки. Социальные классы — тоже. В один прекрасный день вы, американцы, окажетесь в том же положении.

— Еще не скоро, — с уверенностью заявил Артур.

— Да, еще не скоро, — эхом отозвался Дэвид Рубин.

Мы с Маргарет чувствовали себя униженными, вот нас и пытались взбодрить. Периодически (не часто) меня несколько отпускало, и тогда я думал, с какой неожиданной стороны открылись нынче и Артур, и Дэвид Рубин. Взять хотя бы Дэвида, человека разнообразно искушенного. Его дед с бабкой родились в Польше, в нем ни единого английского гена. И однако, он любит Англию слепой любовью, тем более странной для самого разборчивого, самого критичного из людей. Он терпеть не может английских ученых мужей, которые смотрят на него свысока, но роман с Англией для него в разгаре. В отличие от Броджински, его вечного оппонента, Рубину мила Англия сельская, лубочная даже. Ни мне, ни Маргарет такая любовь недоступна в принципе. И Артуру Плимптону недоступна, хотя он, как и мы, принадлежит к англосаксам, вхож в Бассет, знаком с великосветскими приятелями Дианы Скидмор, разбирается в сливках нашего общества не хуже, чем в сливках общества американского, — и с одинаковой силой презирает и тех и других.