Декрет о народной любви - Джеймс Мик Страница 29
Декрет о народной любви - Джеймс Мик читать онлайн бесплатно
— Что скажешь? — обратилась хозяйка к Муцу, заранее зная, что тот одобрительно отзовется о ее мастерстве.
— Поразительное произведение искусства, — с готовностью откликнулся офицер.
— А что сказал каторжник? Тот, Самарин? Как рассудил?
Муц замолчал, недоумевая, отчего Анне вздумалось узнать мнение арестанта. Замешательство не укрылось от женского взгляда. Потом обронил:
— Красавица.
— «Красавица»? Так и сказал?
— Произнес эти слова таким тоном, точно о твоем роде занятий говорил. Словно ты была записной красавицей, наносящей привычные визиты…
— Хм… Наглец! А как по-твоему, Йозеф, записная ли я красавица?
Муца страшили призывы к легким комплиментам, исходившие от женщин, в которых он был влюблен. Пока колебался гость, хозяйка прислушивалась к собственным мыслям. Гадала: в точности ли передал речи каторжанина Йозеф? И если нет, то отчего утаил? Получивший университетское образование русский появился между ними, точно вестник привычного миропорядка.
— Ну так что же, ничего больше не говорил? — любопытствовала женщина.
И снова колебался Муц, и на сей раз предаваясь сомнениям не в пример дольше. Так, значит, не всё…
— Попросил передать, что он в восхищении и что снимок нас всех переживет, — признался Йозеф.
Кивнув, Анна постаралась утаить восторг от услышанного. Но не сумела. Женщина и сама удивлялась той важности, какую придала чужим словам. Поразилась, насколько неловко и тягостно ей от влечения, по-прежнему испытываемого к ней Муцем. Вновь скользнула взглядом по собственному снимку пятилетней давности на письменном столе — карточка, которую носил при себе муж, — и будто машинально коснулась большим пальцем зубов. И в тот же миг поняла: там, в ящике письменного стола — ужасный способ покончить с этой неловкостью. Прежде Анне никогда не приходило в голову им воспользоваться, применить средство для избавления, средство, доселе казавшееся лишь проклятием.
Муц заметил, как стремительно коснулся зубов женский большой палец, как Анна подержала его некоторое время и опустила, едва отложилась мысль, и как обернулась к нему, чтобы убедиться: гость по-прежнему здесь.
Йозеф почувствовал, что попал в глупое положение; вспыхнуло воспоминание о том, как умолял он Анну отправиться вместе с ним в Прагу; неловкость сменилась тоской, а после — страхом. Назревало что-то страшное. И он уже готов был на что угодно, лишь бы отдалить ужасный момент, но не знал, что предпринять. Рассказать анекдот? Бежать? Шагнуть к ней, расцеловать, пусть даже и насильно? Умолять?..
— Йозеф, — заговорила Анна, — я никогда не говорила тебе того, что ты так стремился узнать: для чего я здесь и почему прекратила наши встречи.
Достала ключ. Отперла ящик. Муц знал: хозяйка собирается впустить в его жизнь что-то дурное, от чего оберегала прежде и что он теперь никогда не сможет позабыть. Встал.
— Анна, — попросил он, переступил несколько шагов, остановился. — Аннушка, милая… Прошу… Пусть после, не теперь…
Анна точно не слышала просьб. Доставала из ящика пухлую пачку бумаг. Обернулась к Муцу.
— Как дочитаешь — поймешь, отчего я здесь… хотя вряд ли тебе станет яснее, что меня удерживает, — произнесла женщина. Сдержала всхлипывание, покачала головой и с улыбкой продолжила: — Это он создал тайну… но я сама заключила секрет в тюрьму, точно вечно могла так жить, точно в моих силах было хоть что-нибудь переменить! Как глупо!
Что же до тебя, Йозеф… Разумеется, мы поступили дурно, но вряд ли наш проступок сопоставим с той его подлостью. Я то жалела, то презирала его, порой стыдилась себя, и наша связь зародилась как раз в один из подобных моментов презрения, но не только из-за возрожденной жалости решила я оборвать наши отношения. — Анна осеклась. — Послушай, я так откровенна… В точности как он. Но ведь это не значит, что я поступаю дурно, верно? Ведь правда?
— Верно, — подтвердил Йозеф. Казалось, каждая клетка тела его очутилась не на своем месте.
— Главное, — продолжала говорить Анна, — что Алеша не знает. И пусть не узнает никогда, не хочу. Тебе ясно? Обещаешь ли?
— Да.
— Он тебя полюбил. Да и ты, кажется, к нему успел привязаться, ведь так? Но ни разу не поговорил с сыном. Ну, довольно. Возьми. Не могу здесь оставаться, покуда ты станешь читать. Ведь будешь?
Муц кивнул. Говорить не было сил.
— Я пойду на кухню, — сообщила Анна и вышла.
Муц взял бумаги и принялся читать аккуратно выписанные строчки…
Любезная моя Аннушка, звездочка моя!
Пришлось сжечь немало страниц (чтобы чужим на глаза не попались), всё никак не мог рассказать о случившихся со мною переменах, и вот наконец вышла повесть, более или менее меня удовлетворившая. Рассказ покажется спутанным; должно быть, ты многого не поймешь. Сперва думал, что не стану всего раскрывать, но решил ничего от тебя не утаивать, как бы ни было мне тяжко писать, а тебе читать о произошедшем. Слова эти нам с тобою нужны. Даже теперь, написав так много, перечитав строки и позабыв, пока писалось, изрядную долю, кажется, что повествование мое исполнено некоей особой святости.
Ты полагала, я погиб? Прости. Да, я повинен в том, что заставил тебя скорбеть о моей кончине, и прошу простить за причиненные страдания. Представляя, как твой милый лик искажают рыдания, вызванные мыслью о моей погибели, мне хочется оказаться рядом, убедить, я жив и состояние мое гораздо, гораздо более завидно, нежели участь живущих! Так что ты прости меня. Предвижу, узнав о роде произошедших со мной перемен, можешь возжелать мне смерти. О, не пугайся. Пойми лишь, в совершенном повиниться я перед тобой не в силах, ибо каяться могу лишь в совершенных грехах, а деяние мое — не грех перед Господом. Напротив: удаление от греха. И сожалею не об изменениях, которым подвергся, но единственно о том, как много времени потребовалось, чтобы осознать, каковым переменам должно произойти. И мне жаль, что пришлось оставить тебя с Алешей. Теперь мне понятны переживания уцелевших после кораблекрушения, в котором погибли дорогие существа, когда знаешь, что родные души по-прежнему сражаются с ледяной водою, зовя на помощь вдалеке, но так и не зная, откуда грядет спасение.
Должен заметить: мы, живущие здесь, называем свою общину «кораблем». Аннушка, я обитаю средь ангелов! Подобное утверждение кажется мне вполне естественным, равно как и признание в том, что и сам я сделался небожителем, однако же, перечитывая только что написанное, понимаю, что ты, должно быть, сочтешь меня утратившим рассудок. А потому я должен поведать тебе обо всем без стыда или страха.
Для тебя никогда не было секретом, сколь сильна моя вера, что я не сомневаюсь ни в едином слове Писания и что если речи апостолов и пророков кажутся противоречивыми, то виной тому — единственно мой скудный разум, препятствующий пониманию прочитанного. Полагаю, тебе известна и моя вера в рай, в царство Божье и в земную обитель, существовавшую прежде, чем Адам с Евой вкусили запретного плода. О, то был рай моей мечты — не небесный чертог, но Эдемский сад, где ты, я и Создатель смогли бы прогуливаться в кущах, предаваясь разговорам, и где мы с тобою парили бы в ангельском сонме над бескрайними лугами.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии