Томление (Sehsucht), или Смерть в Висбадене - Владислав Дорофеев Страница 29

На примере последнего типажа я вновь убедился, что в человеке главное – впечатление цельности образа, гармония облика. Даже, если этот образ слаб, или не нравится тебе, но, главное, что этот образ есть.

И, конечно, хочу рассказать о переростке-мальчишке. Невыразимо странны возникающие ниоткуда человеческие порывы и интерес. Вдруг среди пацанов и юношей, которые прыгали беспрестанно в море, валялись на песке, курили, ругались, ловили рыбу, соблазняли девчонок, заприметился один белобрысый, я мысленно назвал его – „переросток“. Он очевидно выделялся из окружающего мира, фактурная внешность, резкие черты лица, смелый взгляд, гармоничное тело и свободное владение собой. О и внешне отличался от окружающих мальчишек, но, видимо, он еще не понял своей силы. Оставшись в прошлом, в привычке, он давно перерос привычку окружения, но еще не знает, что ему делать дальше. Очевидное страдание на лице показывает, что он испытывает невероятные муки, пытается вырваться, сломать стереотип поведения, уйти дальше, обречь себя на жестокость. И несмотря на все эти муки, он обладает абсолютно цельным образом. Дня два или три я наблюдал за ним. И не понимал, почему он так притягивает мой взгляд, я неизменно находил и выделял его в толпе. А может быть, это был я сам. Этому переростку скорее всего так и не повезет уже, он не поймет, как ему быть, куда идти, что делать. Но я ведь уже обладаю необходимым наборов приемов и навыков, которые позволяют в какой-то момент стать жестоким. Страх перед неизвестностью!? Но, что может быть слаще этого страха?! Он – потенциальный соперник, которых я всегда выделяю в толпе. Я всегда вижу, не знаю как и чем, мужскую особь, которая меня в чем-то превосходит, а внимательно посмотрев, я чаще даже могу и определить, что же именно в нем есть такое, что его выгодно отличает перед потенциальной самкой. Вообще, это было скорее путешествие не в Одессу (другой город, другую страну), это было путешествие в себя, в тебя. Это было путешествие в любовь и ненависть, в страсть и охлаждение, в правду и ложь, встреча с разлукой и, собственно, встреча.

Да».

«Да. Это было путешествие в другой мир, в котором отца моего не ждали. Ни тогда и ни сейчас, даже, если бы сейчас и было тогда, а я тем не менее могла бы отца в чем-либо предостеречь или помочь. Нет. Нельзя. Да и пустое это – рассуждать о пустом. Не пустое только одно – отец мой был (и есть) очень точен в описаниях своих наблюдений. Я не знаю более точных описаний мест, где он бывал, либо настроений, им переживаемых. Их нет. Ведь и отца уже нет».

«3 июля 1996 г. Я люблю тебя, я просто без ума от тебя и переживаю это снова и снова. Ты вернулся, я услышала твой голос и не могу найти себе места, не могу есть, не могу ни о чем думать, кроме как о тебе, о том, как мы занимаемся любовью. Наверное, это называется наваждением, когда режешь на ресторанной кухне помидоры, а перед глазами такое, что приходится закрыться в туалете и … стыдно сказать, да-да-да, то, что ты подумал. Со мной такое впервые, с тобой у меня многое впервые. Вечером измучила себя тренажерами, сауной, в этом было единственное спасение.

Но и там мне все представлялась наша последняя чудная баня, так, словно все это было вчера. Удивительно живыми, яркими, чувственными (затрагивающими все органы чувств) бывают иногда воспоминания. Я, может быть, слишком часто погружаюсь в них, но не могу иначе, это получается непроизвольно, они стали неотъемлемой частью моей души. Эти воспоминания причиняют теперь гораздо меньше боли (боль сама по себе, она засела где-то глубоко-глубоко, в самом сердце), а эти воспоминания, странным образом соединяющие в себе прошлое и будущее, придают силы, чтобы ждать и просто жить. Мне всегда безумно тяжело ждать встречи с тобой – и час, и день, и месяц. Неважно, может, последние минуты труднее всего. И только стучит в мозгу: я хочу тебя видеть! сейчас! я хочу тебя. Любимый, родной мой!

Меня, смешно сказать, стали раздражать целующиеся и тискающие друг друга парочки: как-то запросто, даже развязно. Они повсюду – на остановках, в парках, в магазинах, куда ни плюнь.

Вчера прочитала забавную фразу, хотя и очень простую, в романе Камю: „Самый удобный способ познакомиться с городом – это попытаться узнать, как здесь работают, как здесь любят и как здесь умирают“. Хотя, любят, наверное, везде одинаково, просто не каждый способен на это чувство. Работают здесь очень много, но стараются сделать этот процесс как можно более комфортным – как в практическом, так и в моральном, наверное, лучше эмоциональном смысле. Умирают материально обеспеченными, но часто одинокими, отданными детьми в дома престарелых (здесь их тоже немало). Хотя, может быть, все иначе, это лишь первые ощущения. Все дело в том, что я не могу с головой погрузиться в этот мир, заветные „24 часа языка“ невозможны. Потому что я не могу жить без написанных или переведенных на русский язык книг, я должна читать и книги на других языках, чтобы не потерять то, что с немалым трудом удалось приобрести за последние годы. Удивительно, как быстро теряются знания (особенно в области языка) без постоянного подкрепления. Просто появилась еще одна грань – для изучения, сравнения, наблюдений, еще один язык – очень своеобразный, независимый, в чем-то очень образный, в чем-то – строгий и гонорный. Мне предстоит серьезно побороться с ним, и я не знаю, кто окажется сильнее. Или это моя вечная привычка сомневаться в себе? Нет, я, конечно, буду делать все, что в моих силах, буду пытаться успевать за эти 24 часа как можно больше. Но иногда опускаются руки, и я чувствую, что не могу без тебя, да, „как некоторые люди не могут жить без горного воздуха“ (почему-то вдруг вспомнилось). И хочется проснуться от телефонного звонка, и снова услышать, „привет, просыпайся! А теперь можешь открыть мне дверь“. Очень странно я помню почти все наши встречи, а эту – нет. Только тот возбуждающий запах, который ты принес в мою комнату и, который еще полдня не давал мне покоя, и то, как ты снимаешь с меня пижаму. А потом – какой-то провал, помню лишь, что хотелось еще и еще, и было очень хорошо, и потом – твой звонок из машины. Наверное, это и есть счастье.

Сегодня воскресенье. С утра ходила на службу в тот греческий храм, о котором я рассказывала тебе. Сначала разболелась голова: от жары или от нескольких часов громкой непонятной речи. Но потом стало легче, отступило немного мое наваждение: уже не пылают без причины щеки, не звенит острыми нотками голос. Какая-то спокойная, ровная усталость. Может, это от того, что так нещадно палит солнце. Невозможно выйти на улицу, ездить на транспорте. Спасает то, что этот дом всегда хранит прохладу. При другой погоде у меня вечерами мерзнут ноги и как-то неуютно-зябко бывает, а сейчас хорошо.

Вот не выдержала – позвонила тебе. Потом пошла плавать и все думала о нашем разговоре, о встрече. Некоторое время назад я немного сомневалась в себе: а не выбъет ли эта встреча у меня почву из под ног, на которой я еще только неумело, неустойчиво балансирую? Как я буду потом? Но сейчас я уверена – где бы мы ни встретились (здесь или в России), это только поможет мне, наполнит меня новой, живительной энергией, придаст новые силы. Хотя, конечно, это будет и новым испытанием, но оно мне по силам. Я знаю, что должна пройти свой путь и не могу никуда свернуть или сбежать обратно. Как и ты свой. И от того, что ты дальше от меня, мне нисколько не легче осваивать эту жизнь. Я все равно живу тобой, где бы ты ни был. Просто такое чувство (это нелепо может быть, но так я ощущаю), что нужно убедиться, проверить наяву: увидеть глазами, услышать близко-близко от себя, почувствовать кожей, руками, спиной, задницей, промежностью и грудью, животом, губами, каждой частичкой себя почувствовать, что, да, все именно так, как в письмах, разговорах. А потом можно жить дальше: трудиться, учиться, добиваться новых высот. А деньги – да, какая же это мерзкая штукам! Как незаслуженно много они могут давать и как незаслуженно многого может лишить их отсутствие. Но ничего, всегда можно что-нибудь придумать, только, пожалуйста, не отказывайся от моей помощи, от этих денег, которые могут помочь нам увидеться. Вместе у нас ведь все должно получиться. Правда? Я же люблю тебя, я так люблю тебя. Пока. Будь осторожен.