Соперницы - Нагаи Кафу Страница 29

Оставаясь в полном недоумении, Нансо впервые почувствовал себя так, будто в соседней усадьбе действительно возможно явление призраков. Если бы звучала мелодия киёмото или нагаута, то как бы уныла ни была дождливая ночь, не могло бы возникнуть такого ощущения. Из всех мелодий, которыми аккомпанируют сказу дзёрури, только мелодия сонохати, самая меланхоличная и полная чарующих оттенков, позволяет услышать в рассказе о самоубийстве влюбленных одновременно и явь, и сон. Не иначе как не знающий успокоения призрак умершей здесь девы веселья явился дождливой ночью, чтобы пожаловаться на свою обиду — ничего иного нельзя было вообразить.

— А вот и чай.

Голос жены застал писателя врасплох, Нансо испуганно обернулся. Жена отворила затянутые бумагой двери и тихо вошла в кабинет.

— О-Тиё! Все это действительно очень странно…

— Что же именно?

— Определенно здесь призраки…

— Что такое ты говоришь!

— Да послушай сама! Ведь в соседской пустой усадьбе поют балладу сонохати.

Лицо О-Тиё, жены Нансо, было спокойно.

— Ничего у тебя не выйдет. Ты меня не испугаешь. Я лучше тебя знаю, в чем тут дело.

Нансо никак не мог уразуметь, отчего его робкая О-Тиё вдруг ведет себя так невозмутимо.

— Так ты знаешь, знаешь, что это за призрак?

— Да уж, знаю. А ты еще не видел?

— Нет, не видел…

— Не видел! Лет двадцати пяти, наверное. Выглядит молодо, а на самом деле, может быть, и старше. Круглое лицо, смуглая — когда ты увидишь её, то, конечно же, оценишь. Очаровательная влекущая женщина в расцвете лет. — Говоря это, О-Тиё прислушивалась к мелодии. — И голос! У неё прекрасный поставленный голос! Неужели и аккомпанирует сама?

О-Тиё никогда не была гейшей, но в музыке жанров сонохати, като, иттю, огиэ и прочих подобных предметах была осведомленнее иных профессионалок. Все потому, что она родилась в семье одного очень известного художника, автора картин в стиле бундзинга, который в свое время жил богато и широко. С детских лет она привыкла к тому, что гостями дома были художники, литераторы, артисты. В семью Кураяма она вошла лет десять назад, у неё теперь уже было двое детей, ей было тридцать пять, но до сих пор, когда она выходила за покупками с прической итёгаэси, её порой принимали за гейшу. У неё и характер был совсем как у юной девушки, она была равнодушна к вещам, щедра, великодушна — полная противоположность мужу, самоуглубленному писателю Нансо. Возможно, что это-то и было причиной полного супружеского согласия между ними.

— О-Тиё, откуда тебе известны такие подробности? Ты что же, подглядывала?

— Нет. Но я знаю, что говорю. А откуда знаю — это я тебе так просто не скажу, — засмеялась О-Тиё.

Наконец она усадила мужа и рассказала, что, возвращаясь вечером с покупками, увидела, как у соседских ворот остановились два рикши со своими колясками. Когда пассажиры стали высаживаться, О-Тиё из любопытства обернулась. Она увидела, как из одной коляски показался Сэгава Исси, а из другой вышла привлекательная женщина, по виду гейша.

— Великолепно, правда? По секрету от всех он привез её в этот уединенный дом… — О-Тиё радостно засмеялась.

— Да… Придумано хорошо. И если учесть, как популярен сейчас сам Хамамурая [32]… — Тут засмеялся и Нансо.

— Она, верно, из гейш? Или, может быть, чья-то содержанка?

— Попробую глянуть. Дождик стих, чуть каплет. Зажги, пожалуйста, фонарь…

— Стоит ли себя тревожить! — С этими словами О-Тиё тут же встала, нашла в шкафу на веранде фонарь и зажгла его.

— Дети, наверное, уже спят?

— Да, давно уже легли.

— Вот как… Может быть, и ты со мной выйдешь? Иди с фонарем впереди.

— Как удачно, что дождик кончился! — О-Тиё нацепила садовые сандалии и спустилась на каменный порог, держа в протянутой руке фонарь и освещая дорогу. — Я совсем как служанка в пьесах! — Она опять рассмеялась.

— Хорошо ночью выйти с фонарем в сад! А я сейчас в роли юного принца из пьесы «Гэндзи в двенадцати частях»… Однако каким же надо быть ревнивым, чтобы брать с собой жену, даже когда идешь подглядывать за соседями! Ха-ха-ха!

— Услышат! Не смейся так громко!

— Как жаль цикад! Многие еще живы, поют… О-Тиё, ты здесь не пройдешь! Под фанатом всегда бывает лужа. Лучше всего обойти там, где сирень.

Придерживаясь выложенной камнями дорожки, двое наконец нырнули в глубину зарослей. О-Тиё спрятала фонарь, обернув его своим рукавом. Она едва смела дышать, но мелодия сонохати вдруг оборвалась, и после этого в окнах соседской веранды остался лишь слабый отсвет огня, а в доме стало тихо-тихо — ни разговоров, ни смеха, ничего…

На следующее утро небо после дождя казалось гораздо ярче и светлее, от мокрой земли и поросших мохом дранковых крыш вверх поднимался пар — так бывает в ясные осенние дни, которые люди называют «маленькой весной». Нансо сажал китайские нарциссы у корней сливы и у подножия садовых камней. На этот раз он сам оказался объектом наблюдения с противоположной стороны забора. Сэгава Исси прокричал ему через щель:

— Сэнсэй! Вы, по обыкновению, в трудах?

Нансо, приподняв старую шляпу испачканной в глине рукой, ответил:

— Давненько уже мы не виделись, не правда ли? Когда же вы приехали? Я ничего не знал…

— Я приехал только вчера, хочу немного развеяться… Не успел еще зайти, чтобы вас поприветствовать.

— Просим, просим, заходите, давненько мы не беседовали. Правда, жена постоянно пересказывает мне, что толкуют о вас в свете. У нас без затей, так что приходите вместе со своей спутницей… — Нансо немного понизил голос. — По правде говоря, вчера вечером она глубоко меня растрогала. Прекрасное исполнение!

— Вы слышали? Тогда остается лишь смиренно во всем сознаться.

— Непременно покажите нам её!

В это время на веранде у соседа послышался голос: «Братец, вы где?»

— Сэнсэй, давайте позже поговорим обо всем не спеша. Откровенно говоря, я хотел бы с вами посоветоваться относительно одного дела… — На этом Сэгава отошел от забора и скрылся в той стороне, откуда его окликнули.

— Что такое? я здесь.