Еще о женьщинах - Андрей Ильенков Страница 29

Нет-нет, вы не понимаете, уважаемый автор, или, хуже того, передёргиваете! Я не так говорил. Я говорил: жить, учиться и бороться! Вот что «тогда, если не врать».

Мы так любим бороться. Я сильнее, но ненамного, а если совсем чуть-чуть поддаваться, то силы равны. По полу раскиданы одеяла, в доме жарко натоплено, так что хочется раздеться и лечь на пол. Подножки запрещены. Захватывать можно только руками и только выше пояса, потому что борцы обнажены. Смуглый противник с толстой косой, как угорь выскользнув из жарких объятий, переходит в наступление, но тщетно. Тогда снова атакует фаллофор. Мягкими движениями он отбивается от цепких рук соперника, вдруг охватывает его поперёк живота и падает вместе с ним назад, так что длинные ноги первого описывают в воздухе очаровательную дугу, но в полёте этот ловкий олимпионик успевает по-кошачьи изогнуться, и вот уже упирается в одеяло затылком и пятками. Фаллофор всем телом наваливается на этот живой мост и начинает дожимать. И мы помним, что руками захватываем только выше пояса, это правило остаётся в силе, даже если борцы начинают соитие. Да, мы славно боролись, и Людмила — это ведь только здесь, в публичном доме, ей присвоили за прекрасность имя Елены — Людмила лежала на полу и хохотала, как русалка.

Каково-то ей похохочется, будучи брюхатой? А потом, конечно, пелёнки или, хуже того, памперсы. Хотя памперсы очень полезны, например, литератор Павлинов, когда бедствовал, засовывал памперсы в прохудившуюся обувь и таким образом содержал ноги в тепле, голову в холоде, а брюхо в голоде. Но за памперсы нужно платить живыми деньгами, а потом, полные, они очень тяжелы и ещё нередко сваливаются с ребёночкиной жопы. Тогда Людмила, соблазнительная с высохшими подтёками на халате, под которым покачиваются непраздные груди, будет поправлять памперсы ребёночку, вместо того чтобы сдёргивать штаны с отца. Ведь недаром сказал один литературный герой у Горького в людях: «Жена — друг до первого ребёнка… как водится».

Он будет сосать (то есть вот именно, что ОН, а не он) эти самые груди, а она будет премного довольна, а он только похотливо посматривать, а она, повторяю, премного довольна без него.

То есть чуете? Уже сам русский язык протестует, потому что понятно, кто такая «она», но кто таков «он»? Это я или он? И если это он, то кто тогда я? Центр вселенной или хрен с горы? Да, я — хрен с горы! Потому что чем больше он будет подрастать, тем больше будет себя ощущать именно центром вселенной, но ведь ничего не изменилось, центр вселенной по-прежнему я? А если он — то, значит, уже не я, потому что не может быть у неё два центра! И значит, всё изменилось и я должен умереть. А ведь я ещё так молод!

Если нет цели никакой, если жизнь для жизни нам дана, незачем жить. И если так, то Шопенгауэры и Гартманы да и все буддисты совершенно правы. Ну а если есть цель жизни, то ясно, что жизнь должна прекратиться, когда достигается цель. А ведь цель-то достигнута — это он, лирический герой! Апокалипсис читайте: в уставе всё сказано, и нечего тут самодеятельную песню разводить.

«Ведь только подумать, какое великое дело совершается в женщине, когда она понесла плод или кормит родившегося ребёнка. Растёт то, что продолжает, заменяет нас», — говорит этот придурок. Что? Заменяет? Нас заменяет? Нет, дети могут, если им угодно, оставаться маленькими сопливыми детьми, но отнюдь не претендовать заменить Нас. А то мы их съедим. Они очень вкусны. И мы знаем, где взять.

А ведь они так и норовят. И они в своём праве. Потому что в глубине-то души, если уж совсем-то окончательно не врать, он тоже всё понимает. Что он не только лирический герой, а вообще мужчина, то есть существо, нужное лишь для осеменения человека, да и то не особенно. А в остальное время пригодное для воинских подвигов, развития культуры и искусства, спортивных и научных достижений. Для буйной уголовщины, задушевного пьянства, игры в нарды, виндсёрфинга, плетения никому (кроме лирического героя) не нужных лаптей, бани, спиннинга, всеобщего избирательного права, виртуозного мата. Всю эту чепуху мужчины называют творчеством, а ведь творчество — это совсем другое. Это создать вселенную или человека. Создать, сказал я, а не штамповать уже существующую модель.

Мужчина — это роскошь, всякий мужчина есть неповторимая лишность. Это видно даже при первом взгляде. Между ног болтается, вы думали — продолжение рода? Да как бы не так — вспомним Афинский Партенон. Это — УКРАШЕНИЕ! И неспроста мужчина так гордится, если член у него большой, а ведь для деторождения и доброго секса размер не имеет значения. Это для красоты, а кто скажет, что описываемый орган вовсе не красив, тот пошлая дура — ещё Пушкин заметил, что женщины напрочь лишены чувства прекрасного. И правильно, зачем им, носительницам живой жизни, какое-то там, на фиг, чувство, тем более этого сомнительного прекрасного.

Многие насекомые очень хорошо это понимают. И они не могут себе этой роскоши позволить. Также понимают это некоторые люди, например понимали амазонки. И они, как мне думается, выжигали себе правую грудь не только потому, что она так уж сильно мешала им метать копьё или стрелять из лука. Что-то советским спортсменкам не мешала! А затем, чтобы, во-первых, менее соблазнять мужчин, а во-вторых, чтобы самим их менее хотеть. Потому что, уважаемая, выжгите-ка себе правую грудь в кустарных условиях без обезболивания, так вы ещё не скоро захотите мужчин, из-за которых принято так поступать. Думаю, не скоро. Притом амазонки были нормальной ориентации и ежегодно совокуплялись с самцами соседних диких ахейских племён. А также с ахайцами, данайцами, пеласгами, — вообще с кем попало. Некоторые, говорят, даже с мирмидонянами, хотя это, вероятно, пустое еллинское баснословие.

Многие мужчины считают, что они умнее, сильнее, храбрее, и все подобные сравнительные степени, женщин. Опыт показывает, что всё наоборот, но мужчины продолжают считать по-своему, и им не просто нравится, но и жизненно важно так думать. Почему? Да потому что полноценным женщинам безразлично, круче ли они мужчин. Они необходимы, они — земля. А мужчины — соль земли. Но дело в том, что земле совершенно не нужна соль, и всякий огородник это подтвердит.

Естественно, мужчинам это не нравится. И многие из них судорожно, как Гитлер, но с гораздо большим удовольствием, оттягивают свой конец. И главный враг мужчины, конечно, подстерегающий его сын. Дочь тоже, но ту, по идее, можно будет, когда подрастёт, взять замуж. Потому, несмотря на весь европейский фольклор про тёщ, многие матери подсознательно желают скорее спихнуть дочерей замуж или отправить на панель, а отцы наоборот часто недружелюбны к женихам. Потому что старая жена надоела и неаппетитна, а дочь как раз аппетитна. И вследствие того её следует понять, и тогда она станет вам другом. Но до первого ребёнка, как водится. Притом если не помешает мать, а иначе и дочерей придётся проглотить, и тут их аппетитность тоже пойдёт на пользу.

Знаете Акульку? Иные зовут её матрёшкой, но это безрассудок, вы только посмотрите на неё, это же форменная акулка! Именно так поступала страшная баба, описанная тем же автором в юмористическом рассказе «Волшебник изумрудного города». Старинная русская игрушка с весьма прозрачным смыслом. Она ест или рожает, это с какого конца взяться за дело. Акулки, однако, суть футляры, и самоценна только последняя, вот она-то и есть милая Матрёшечка. Весь ряд жизней на ней завершился, она всех румяней и, как это ни абсурдно звучит, одновременно белее, она плод и потому бесплодна, ради одной только красоты существующая. Не мнимой красоты живого цветка для привлечь мохнатого шмеля, и опять зачать, как акула. Истинной и бескорыстной красоты каменного цветка. Это Матрёшка. Она — как мужчина, и потому она игрушка. Но только как последний, окончательный мужчина, как лирический герой, глотающий свои клоны. Так страдал юный лирический герой. Вследствие своего ослоумия. Потому что плохо он думал о вселенной, у которой вовсе не обязательно может быть только один центр, и о себе, которому, коли уж ты точно центр, всё параллельно, симметрично и попендикулярно. Центр, и баста!