Леопард на солнце - Лаура Рестрепо Страница 29

– А что стало с Тигрицей и Сиреной?

– А то, что пока хозяин спал, ими попользовались телохранители и музыканты.

На следующее утро, в гараже дома Барраганов на Зажигалке, Ана Сантана обнаруживает, что одна из двух «Тойот» испачкана блевотиной и распространяет зловоние, а внутри, свалившись на пол возле заднего сиденья, спит полуголая толстуха, наполовину втиснутая в нелепый рыбий хвост.

– Дайте этой женщине позавтракать, – распоряжается Ана Сантана.

– Накрыть ей в столовой? – спрашивает одна из служанок.

– Нет. Пусть поест прямо здесь, в машине.

* * *

– Алина Жерико сказала, что она уйдет от мужа, если забеременеет, и она забеременела. Она сдержала свое слово? Ушла она от мужа?

– Она поступила не совсем так, как грозилась. Она была женщина с характером, способная сдержать свое слово. Но она была влюблена в мужа, и оставила ему возможность выбора. Когда беременность была установлена, она сказала Мани вот что:

– Еще один убитый на твоей совести, и я ухожу.

Алина вручает Мани справку из лаборатории и выходит из кабинета, бросив всего одну беспощадную фразу: «Еще один убитый на твоей совести, и я ухожу».

Мани так и остается со справкой в руках, немой и застывший, точно птичье чучело, он не знает, что сказать и что подумать, и шрам в форме полумесяца оттиснут у него на лице, как вопросительный знак.

Он представляет себе угрозу Алины в виде большой черной жабы, готовой прыгнуть ему в лицо. Дело пахнет паленым – два оголенных провода, производя короткое замыкание, скрестились в его мозгу: рождение его ребенка и убийство Нарсисо Баррагана. Какое-то время уходит у него на то, чтобы оправиться от умственного оцепенения и онемения в членах, и когда ему приходит в голову, что следовало бы обнять Алину, или поздравить ее, или предложить ей выпить, она уже покинула кабинет, ушла с увлажненными глазами и комом в горле, лишь витают еще в прохладном воздухе шелест шелковой блузы и воспоминание о ножках античной богини.

Мани смотрит на часы. Сейчас десять минут восьмого, и в любую минуту этого вечера и ночи может произойти то, что навсегда разлучит его с его женой и ребенком. Если только не удастся дать обратный ход делу, уже зашедшему слишком далеко. Он сжимает голову руками. Сейчас он так же горячо желает, чтобы Нарсисо Барраган остался в живых, как еще несколько дней назад желал ему смерти.

Все еще неверными движениями он надевает кроссовки, завязывает длинные шнурки и встает на ноги. Он хочет пойти вслед Алине, успокоить ее, уверить, что ничего не произойдет, но останавливается: нельзя терять ни минуты. Ему надо бы пойти помочиться, но он откладывает поход в туалет: нет времени.

Он хватает трубку прозрачного телефона и по внутренней связи требует вызвать Тина Пуйуа. В ожидании ответа он достает из холодильника, встроенного в книжный шкаф без книг, бутылку «Кола Роман» и опрокидывает ее одним долгим глотком, ощущая нисходящий, виток за витком, путь холодной жидкости в желудок. Он чувствует, как спадает напряжение в разгоряченном мозгу, к нему возвращается некое подобие уверенности, хотя этому служит помехой настоятельная потребность помочиться.

– Ты знаешь, где сейчас найти Фернели? – спрашивает он Тина.

– Не в обычае было у Мани Монсальве задавать такие вопросы. Он всегда был в курсе всех дел, а теперь обнаруживал неосведомленность, оказывался потерявшим точку опоры, стоящим вне игры, он обращался к помощнику за сведениями животрепещущей важности.

Тин Пуйуа чует ненормальность ситуации. Мани всегда отдает приказы и отвечает на вопросы, а сегодня он все только расспрашивает и просит объяснений. Парень растет в собственных глазах: втайне он испытывает гордость оттого, что знает больше шефа. Он отвечает с важностью:

– Конечно, знаю. В отеле «Нанси», в Городе. Он сказал, что будет там, пока не поступят указания от Фрепе.

– Тогда свяжись с ним, – приказывает Мани. «Кола Роман» завершила свое нисхождение и теперь спускается в мочевой пузырь, усиливая давление.

– По телефону?

– Да. Именно так.

Тин Пуйуа не верит своим ушам. Мани, который не допускает ошибок, только что отдал ему бредовый приказ. Тин возражает:

– Да ведь ясно же, что Фернели не зарегистрировался под своей фамилией… – Мани настаивает как ни в чем не бывало: – Говорю тебе, звони.

Тин повинуется: портье отвечает, что постоялец по фамилии Фернели не значится.

– Я же говорил тебе, Мани, – не упускает ввернуть Тин, и отваживается продолжить: – Хоть бы Фернели не узнал, что мы умудрились спрашивать его по телефону из твоего дома, называя по имени, за несколько часов до дела.

Мани его не слышит. Единственное, что для него сейчас важно – не потерять жену, а самое неотложное – помочиться, и он оставляет без внимания такую чепуху, как мнение Тина или безопасность Фернели.

– Тогда разыщи Фрепе в Городе по радиотелефону, – распоряжается он, в то время как его вздувшийся мочевой пузырь вопиет о помощи.

Тин не соглашается. Он не знает, в чем дело, но готов поспорить, что не обошлось без Алины Жерико. Наконец он неохотно, с раздражением повинуется. Он выходит на связь. Мани говорит с Фрепе – тот уже выехал в Город, чтобы лично проконтролировать покушение. Мани просит его найти Фернели в отеле и велеть ему заморозить план.

– Я объясню тебе потом, почему, – говорит Мани, думая, что у него будет время придумать какую-нибудь причину, не выдавая истинной. Фрепе говорит, что это невозможно. Обеспокоенный, он объясняет, что Город непредвиденным образом переполнен полицией из-за официального мероприятия в здании неподалеку от «Нанси».

– Я не могу попасть в тот район, – объясняет он, – это опасно.

Мани настаивает до тех пор, пока Фрепе не соглашается, отчасти потому, что клановое чувство склоняет его к повиновению, отчасти же по привычке, потому что все всегда делалось или не делалось братьями по одному слову Мани, без всяких «но» и просьб о разъяснениях. Фрепе обещает через десять минут быть в «Нанси», отыскать Фернели и сразу же связаться с Мани.

Мани говорит Тину, чтобы он не отходил от радиотелефона, и отправляется на поиски Алины. На служебном лифте он поднимается на два этажа, мчится по широкому коридору, где ковры заглушают звук шагов, и попадает в главную спальню. Там он находит Алину: она растянулась на кровати лицом вниз, утопив лицо в пуховом одеяле, трагическая и божественная, как Роми Шнайдер в «Сисси». [43]Не говоря ей ни слова, он направляется в туалет.

Мани Монсальве мочится: радостной, сильной, пенистой, ярко-желтой струей. Он возвращается в комнату с чувством легкости и успокоения, убежденный, что драма уже наполовину разрешилась сейчас в уборной. Теперь остается разрешить ее окончательно. Он садится возле жены и гладит ее по волосам.