Семья Машбер - Дер Нистер Страница 29

— Да, я поеду на Сион.

— Ну а потом? — опять спросил Мойше.

— А потом вернусь сюда, — ответил Лузи.

— Сюда?

— Да, чтобы остаться здесь навсегда.

В эту минуту с порога раздался голос, который неожиданно ворвался в ночную беседу братьев:

— Навсегда? Ой, как хорошо, что навсегда…

Братья повернули головы и увидели, что в дверях стоит человек невысокого роста, плохо одетый и еще молодой, лет тридцати. Но по его большой нечесаной светлой бороде, неопрятному и бедному облику, а главное, по его маленьким острым зрачкам, резко выделявшимся на фоне белков, было трудно определить его возраст: возможно, он был молод, но одежда его старила, а может быть, он стар, и только глаза глядят молодо.

Это был Алтер, третий брат Машбер.

Но достаточно было взглянуть на него, чтобы понять — это не брат, а несчастье; он хоть и улыбался простодушно, но выглядел, словно сквозь него прошли буйные вихри. Лоб его выглядел так, будто он не один раз бился им об стену, но пока еще не разбил; глаза — на первый взгляд добродушные, но при этом такие, что от их взгляда не только детей, но и взрослых могла бы охватить дрожь, так, что они бы убежали далеко прочь.

Здесь мы вынуждены на время прервать наше повествование, чтобы сказать несколько слов об Алтере.

Хотя, возможно, здесь не место говорить о нем, да и вообще, может быть, нет места для него — он ведь в этой книге активного участия не принимает; так что мы могли бы обойтись и без него или в крайнем случае кое-где о нем упомянуть. Но все-таки стоит задержаться на этом человеке подольше, потому что, хоть он активно в действии не участвует, кое-какое влияние на происходящее все же оказывает — уже потому, что живет в доме, о котором идет речь. Кроме того, он приходится близким родственником нашим героям, а кровь ведь не вода, и, может быть, у кого-нибудь из потомков этой семьи, даже через несколько поколений, исследователь найдет пусть даже ничтожные следы печального наследства, которое в поколении, фигурирующем в этой книге, к великому несчастью, выпало на долю одного Алтера.

Итак, об Алтере…

Он был младшим, последним ребенком родителей Мойше и Лузи. В детстве, до того как начал учиться в хедере, он был нормальным ребенком, но уже в хедере стали замечать, что он не может сосредоточиться и смотрит не в молитвенник, а куда-то в сторону. На первых порах думали, что это просто рассеянность и она пройдет со временем. Так утешали себя больше года, но потом увидели, что не проходит. Тогда мальчика начали лечить заговорами, молитвами и тому подобными средствами.

Ничего не помогало: ребенок растет умственно недоразвитым. Родители уже было отчаялись, но неожиданно, годам к семи, в один прекрасный день взгляд мальчика прояснился, стал осмысленным. И мальчик острее и внимательнее других детей начал прислушиваться и присматриваться ко всему, что его окружает, с жадностью стараясь все понять и узнать, словно хотел наверстать упущенные годы. Это сразу же заметили и пригласили лучших меламедов — мальчик не учил, а глотал книги. То, что другому давалось за месяц, он успевал усвоить за один день, на то, на что другие тратили год, у него уходил месяц.

Оказалось, у Алтера острый ум и необычайные способности; учителя и родители, чтоб не сглазить, говорили об этом шепотом. А родители, сами не зная почему, боялись этого еще больше, чем прежней тупости. Но с другой стороны, они не могли не радоваться сообразительности сына и предвидели, что его ждет большое будущее.

Шли годы… Младший брат уже давно перегнал в прилежании и знаниях старших братьев, оставил позади своих сверстников. И скоро об этом знали не только в городе, но далеко за его пределами.

Однако когда Алтеру исполнилось семнадцать лет, с ним опять что-то случилось. Он как будто угас, внутри у него словно сгорела какая-то нить.

Горе матери и всех родных было ужасно. Отца к тому времени уже не было в живых. Визитами к местным врачам они ничего не добились и отправились с Алтером в далекую русскую столицу к знаменитому в то время профессору. Этот профессор, рассказывали люди, долго расспрашивал о детстве Алтера, о его болезнях. Его заинтересовал рассказ матери об одном случае. Однажды, когда Алтер был совсем крохотным, он упал. После этого он горел, как в огне, голова пылала, и домашние врачи велели поставить ему пиявки за ухо. Так и сделали, но положились на прислугу, которая при нем дежурила, а прислуга недоглядела и вовремя не сняла пиявки. Потом профессор стал задавать другие вопросы — кто был отец мальчика, чем он болел, от чего умер. Из путаных, неясных ответов матери, к тому же плохо знавшей русский язык, профессор все же уразумел главное. И, с сожалением покачав головой, сказал:

— Так… Так, понятно — раввин, аскет…

Мать ушла в отчаянии, потеряв последнюю надежду на спасение. Профессор не только сейчас, но и в будущем не обещал улучшения. Вскоре у Алтера начались головные боли, да такие, что юноша иногда терял зрение. Все видели, что он мучается и проявляет нечеловеческое терпение, чтобы не кричать от боли.

Вскоре, однако, боль стала такой, что он начал кричать… Алтер кричал так отчаянно, что никто из близких, не говоря уже о посторонних, не мог находиться около него. Он кричал, как дикий зверь, так, что казалось, что вот-вот внутренности вылезут у него горлом от крика, и знающие его люди не могли поверить, что такой человек, как он, может издавать такие чудовищные звуки…

Так продолжалось, пока не кончится приступ. Все это периодически повторялось — отчаянные головные боли, душераздирающие крики, а потом слабость, равнодушие, полная апатия. Так ему предстояло прожить всю его будущую несчастную жизнь.

В спокойные периоды Алтера тянуло к музыке. Он нередко уходил из дома, большей частью ночами, когда на какой-нибудь дальней улице справляли свадьбу; слух у него так обострился, что он слышал музыку и тогда, когда ее никто не слышал. И если Алтера не было дома, все знали, что его надо искать на каком-нибудь торжестве. А когда торжеств не было, он оставался в своей комнате, сидел без дела, иногда разрывал в клочья на себе одежду, а потом собирал валяющиеся лоскутки, заботливо их складывал в одно место — он скапливал целые горы лоскутов. Иной раз он выбрасывал на свалку самые необходимые предметы, а иногда с каким-то диким, болезненным упорством собирал пылинки, которые казались ему неубранным мусором.

Мать, совсем еще не старая, не смогла выдержать этого горя, заболела и умерла. После этого братья нашли одну бедную вдову и за плату поселили у нее Алтера, с тем чтобы она следила и ухаживала за ним. Но когда, через две-три недели, Мойше навестил его, желая узнать, как он живет, не стало ли ему хуже, Алтер бросился к нему на шею, умоляя, чтобы его взяли домой. Он прижался к брату и так жалобно просил и обещал исправиться, что Мойше не выдержал, глаза его наполнились слезами, и он привел Алтера домой. С той поры Алтер жил у Мойше. До того как Мойше разбогател, Алтер жил вместе с его семьей. Но потом, когда Мойше купил известный всему городу помещичий дом, Алтеру отвели небольшой мезонин, вход в него был из кухни по лестнице. В те времена, когда дом принадлежал помещику, здесь жила прислуга. Единственное маленькое окно выходило в сад, и Алтер целыми часами стоял около него, задумавшись. В эту комнатку приносили еду и все необходимое, сам он очень редко спускался вниз, и так же редко к нему поднимался кто-либо из живших в доме, кроме прислуги.