Бюро находок - Зигфрид Ленц Страница 29

К счастью, он заметил вскоре и Барбару, не забывшую данное обещание и лишь слегка припозднившуюся, Барбару, которая не пришла бы, если бы он не упросил ее. Держа на высоко поднятых руках почти новый рюкзак – швейцарское изделие, объявил аукционист, пригодное для покорения вершины Маттерхорн, – он наблюдал, как она протиснулась сквозь толпу стоявших и устремилась вперед, к стулу пожилого господина, лишь раз взглянувшего на нее и тут же предложившего свое место. Генри показалось, что старик даже поблагодарил Барбару за то, что она приняла его предложение. Подать сестре сигнал рукой Генри не рискнул: он знал, что сотрудники бюро находок не имели права принимать участие в торгах и что им было запрещено подставлять вместо себя своих компаньонов, он довольствовался тем, что подмигнул Барбаре, незаметно и не вызывая подозрений. Она распознала его знак и ответила на него, закрыв на секунду глаза. На Паулу, сидевшую в роли секретаря за черным столом позади помоста, он ни разу даже не оглянулся.

Рюкзаком заинтересовался один-единственный покупатель, потный мужчина, одетый во все кожаное; приобретя вещь за стартовую цену, он собрался тут же раскурить свою грубую, похожую на самодельную, трубку, однако Альберт Бусман запретил ему это.

– Где ваши предложения, участники аукциона? – подначивал аукционист, что прозвучало как вызов пока еще сдержанной публике.

Он выкликнул лот «Трости» и объяснил, что они не могут быть приобретены по отдельности, а лишь в совокупности, двадцать семь тростей, из которых Генри выбрал парочку и высоко поднял, крутя в воздухе.

– Вот видите, дамы и господа, – оглашал аукционист зал своим зычным голосом, – две непритязательные трости, забытые в поезде, которые мечтают о новом хозяине, чтобы послужить ему опорой; при необходимости они сгодятся и для устрашения; ну, кто сжалится над ними? Триста восемьдесят, кто больше?

Двое грузных мужчин – Генри принял их за конкурирующих владельцев гостиниц – подхватили игру и начали осторожно поднимать цену: триста девяносто – раз, оба смерили друг друга удивленными, а потом и насмешливыми взглядами; четыреста пять – раз, демонстративно отвернулись друг от друга; четыреста пятнадцать – раз, пошептались со своими ассистентами; четыреста двадцать – раз, один из них с презрительным жестом тут же вышел из игры; четыреста двадцать – два, пауза, удар молотка – три. Аукционист никак не дал понять, доволен ли он; отпуская незамысловатые шуточки, он выкликал лот за лотом, при этом не только расхваливал отдельные вещи, но и обращался с ними, как с живыми существами, с которыми судьба сыграла злую шутку, стремился вновь пристроить их в надежные руки:

– Этот безвинный чемодан… эта гитара, все еще всхлипывающая оттого, что ее забыли… а вот складной прогулочный стул, как он мечтает снова оказаться на природе; итак, кто начнет?

Генри было разрешено поднять гитару вверх, повертеть ее и даже несколько раз коснуться струн. Аукционисту удалось заразить присутствующих хорошим настроением. Он действительно добивался сочувствия к потерянным вещам и удачно сбыл кому-то чайники-термосы и фуражки а-ля принц Генрих, в каких обычно ходят рыболовы, а затем нашел нового хозяина и паре клюшек для гольфа. Своего владельца обрели меховые куртки и плащи, детские игрушки и кожаные папки, зонтики от солнца и от дождя (комплектом), а также дорожные пледы (незаменимые, чтобы согреть мерзнущего дедушку), за ними последовали книги, чемоданы, свитера и даже корзина для новорожденных. Каждый, кто хоть что-то приобрел, не сомневался, что совершил выгодную сделку.

Те же, кто ожидал зрелищного турнира в игре на повышение цен, были разочарованы, торги проходили гладко и без огонька, во всяком случае, до того момента, пока аукционист не выкликнул забавный лот: пару связанных-хоккейных клюшек. Генри показал клюшки публике, попытавшись при этом встретиться взглядом с сестрой. От него не укрылось, что та села прямо, приняв позу боевой готовности. Аукционист назвал клюшки «ветеранами»:

– А теперь мы имеем дело с двумя ветеранами, опробованными не в одной битве, они были обнаружены в «Интерсити-экспресс», следовавшем из Дюссельдорфа, на дюссельдорфском льду всегда ведь царит особая атмосфера, на одной клюшке стоит монограмма «Е. С».

Только он обозначил выставленный на торги лот, как Барбара тут же назвала свою цену, лишь слегка превышавшую стартовую в сорок марок, и кто-то было подумал, что она могла считать клюшки уже своими, но тут, незаметно для большинства, поднял указательный палец тощий, болезненного вида человек в первом ряду, и ничего не упускающий из виду аукционист огласил новое предложение. Барбара тут же отреагировала и дала больше в полной уверенности, что конкурент сойдет с дистанции, но тот не сдавался, торговался хладнокровно, явно не сомневаясь в победе; похоже, поединок забавлял его. Когда они, к удивлению некоторых зрителей, добрались до восьмидесяти, тощий повернулся к Барбаре и демонстративно покачал головой, как бы стыдя ее за то, что она оспаривает у него нечто, по его мнению, принадлежащее ему по праву. Барбара не обратила на него ни малейшего внимания. Посматривая попеременно то на аукциониста, то на Генри, она автоматически повышала цену, поднимаясь все выше и выше, не реагируя на раздававшиеся рядом возгласы удивления. Клюшки достались ей.

Она не торжествовала, даже не выразила удовлетворения, а подошла с непроницаемым лицом к столу, за которым сидела Паула, оформила официально то, что полагалось оформить, получила из рук Бусмана клюшки и покинула зал. «Ну слава богу», – облегченно вздохнул про себя Генри и мысленно поблагодарил сестру за удачную покупку. Он во что бы то ни стало хотел заполучить эти клюшки, особенно помеченную монограммой «Е. С». Генри с огромным удовольствием выразил бы сестре свою благодарность, но аукционисту уже снова понадобились его услуги – ему пришлось высоко поднять косметический набор (все для красоты). Он так резко открыл крышку, что из коробочки вывалилось несколько мелких предметов – кисточки, пуховки, карандаши. – этим он сорвал трудно объяснимые аплодисменты. Генри не спеша собрал все назад и уже не расставался с коробочкой, пока не передал ее в руки одетого в блестящую кожу мужчины, выигравшего торг.

После этого аукционист предложил устроить перерыв. Некоторые посетители устремились наружу, чтобы покурить. Генри отыскал Паулу и попросил показать ему протоколы продаж. Время от времени он указывал на ту или иную запись и получал объяснение, потом пробежал глазами следующую страницу, несколько раз одобрительно кивнул и осыпал Паулу похвалами, как бы невзначай положив при этом руку ей на плечо. Оторвав взгляд от протоколов, он заметил официантку из зала ожидания, разносившую на подносе стаканчики с кофе. Генри взял себе один, но выпить ему так и не удалось, поскольку его одновременно окружили несколько посетителей, требовавшие кто справку, а кто даже совет.

Паула продолжала работать над списками, что-то дописывала, хотя прекрасно видела перед своим столом застывшую фигуру, производившую вызывающее впечатление хотя бы уже своей настырностью, но лишь подведя предварительный итог, она произнесла, не глядя вверх:

– Да?

– Самое страшное, пожалуй, уже позади, – сказал беспечно Генри.