Роскошь - Виктор Ерофеев Страница 29

— Слушай, Надька, а за что ты меня любишь?

— За твои дикие пляски в кровати.

— И только? Нет, правда…

— За твои дурацкие сомнения… и вообще. В общем, отстань от меня! Люблю, и все.

— Слушай! Выходи за меня, а? Выйдешь?

— Игорь?

— Что?

— Не шути так.

— Я не шучу.

— А жена?

— Что жена?!

Он подбежал к столу; на стене возле него висела большая фотография Таньки, еще до замужества, на ступеньках дачи с соседским щенком на руках. Он сорвал фотографию и поспешно разорвал на клочки — он снял ее со стены сегодня утром, «на всякий пожарный», и спрятал в ящик стола вместе с четырьмя кнопками, на которых она держалась.

— Видишь: нет жены! Финита ля комедия! — кричал он, посыпая клочками ковер. А в душе уже возникал, мужал и креп, параллельно этому действию и совершенно независимо, сам по себе, всегдашний страх — холодный и острый — страх прожить жизнь бессребреником, превратиться в старости в посмешище для ребятишек и беспомощным инвалидом подохнуть на продавленной койке на матраце в желтых подозрительных разводах, в городской полуголодной больнице. Нет, я от мира сего!

Ему вспомнилась встреча со своим бывшим однокурсником: недавно, в апреле, на Гоголевском бульваре. Тот зябко сидел на краю скамейки и что-то читал, среди луж и талого снега. На нем было потертое пальто, в котором он проходил когда-то все пять зим студенческой учебы. Книга, толстая, большого формата, пожелтевшая от времени, покоилась у него на коленях.

Игорь неслышно подошел к нему и тихо спросил:

— Что читаем, сэр?

Рябов вздрогнул: шутка удалась.

— А, Игорь! — Рябов приподнялся, встряхнул ему руку, как стряхивают термометр, и улыбнулся расплывчатой улыбкой, весь там, в книге. — Да вот… — неловким жестом он показал обложку книги и не решался сесть.

— Зачем ты тут мерзнешь? Читал бы дома… Да ты садись!

Ироническая улыбка появилась на губах Игоря. Он всегда к Рябову относился несколько свысока и не считал себя обязанным это скрывать.

— Зоя послала подышать свежим воздухом, — ответствовал Рябов, усаживаясь.

— Ах, Зоя! Понимаю, понимаю… — Игорь понятия не имел ни о какой Зое, и его неожиданно обозлил ответ. Зачем эта Зоя гонит Рябова на свежий воздух с никому не нужной книгой про основы средневековой религиозности?.. Какая чушь!

— Слушай, — сказал Игорь, — а почему твоя ЗОЯ не заставит тебя поменять шнурки: они у тебя сгнили.

Рябов не на шутку смутился и не нашелся с ответом, но Игоря его смущение ничуть не разжалобило; он воспринял эти сгнившие шнурки как личное оскорбление, как выражение гордыни и — презрения к людям, следящим — столь они ординарны! — за обувью и модой, как, наконец, выражение уверенности в своей исключительности; он и на вонючих больничных матрацах, неизлечимо больной, станет читать своих заветных кьеркегоров и свято верить, что в них соль земли, а мы — плебеи, раз этого не понимаем. Игорь съязвил:

— Она, наверное, тебе сказала: вот прочтешь основы средневековой религиозности и получишь новые шнурки, да?

Рябов пришел в полное замешательство, он не знал, как надлежит реагировать, и пытался оправдаться с виноватой улыбкой, но Игорь его перебил:

— И не жаль тебе времени на чтение всякой макулатуры?

Тогда тот с неожиданной горячностью принялся доказывать, что Игорь заблуждается, — это не макулатура, а в достаточной степени любопытное исследование религиозной жизни, в основном преддантовской Италии, без знания которой затруднительно представить культуру этой эпохи… Игорь смотрел на примитивную оправу его очков, на глупую кепку и думал: шут ты гороховый! Зоя твоя, небось, слюни пускает от умиления, выслушивая твои спекуляции на темы египетско-иудео-греческо-византийских культур… Дура! Но что больше всего раздражало — нет, просто бесило! — Игоря, так это понимание того, что его несовременный, казалось бы, однокурсник найдет себе нынче слушателей и помимо Зои, которые станут в неограниченном количестве потреблять всю эту лишнюю информацию, строча добросовестные конспекты, да еще, пожалуй, в знак благодарности возьмутся носить на руках и наградят отменно дружным интеллигентским аплодисментом. Он пожал плечами и сказал: глупое! — но ничего поделать с собою не мог:

— Ну ладно, мешать не буду! Драгоценное время воровать… Впрочем, всех книг не перечитаешь!

Нет, думал Игорь, не для меня призвание жреца, поверженного ниц перед сокровенными алтарями культуры в мешковатых брюках, просиженных до зеркального блеска в публичных библиотеках, впадающего в экстаз при виде полусгнивших страниц рукописей, пахнущих мышами, с благоговением шепчущего имена античных мудрецов, средневековых богословов, немецких романтиков, шальных декадентов и всех прочих, кто возвещает о закатах культур и начале апокалипсического действия всякий раз, когда случаются поллюции из-за неумеренных воздержаний… К черту научные мастурбации, когда Наденька раскрывает навстречу мне свои ножки!

Я ХОЧУ БЫТЬ С НЕЙ.

Представляю, как тесть разинул бы рот, когда я бы сбежал от его сокровища. А я бы ему с удовольствием насолил, стахановцу!

В машине было тепло и уютно; между ними о главном условлено, и она сидела рядом, не в силах перестать улыбаться.

— Ну сначала мы можем жить у меня, — сказала она.

— Почему у тебя? — немедленно насторожился он.

— Но ведь свою квартиру ты оставишь жене и Кольке.

Колька! Странно, что я о нем не подумал. Ведь с ним нужно будет расстаться. Колястик — папин хлястик! А она, смотри-ка, быстро: Кольку жене спихнула, и конец.

— Будем снимать… — Не жить же с ее матерью, зубным врачом, всю жизнь продышавшим воздухом чужих ротовых полостей.

— Это дорого!

— Ну и что? Продадим машину.

— Жалко…

— Ничего, обойдемся. Главное, свой угол… Свой угол, — повторил он упрямо, угрюмо.

— Ну как хочешь…

— Или уедем куда…

— Куда?

— В Канаду! Ага… Завтра! Пакуй чемоданы!.. Нет, милая, в провинцию… где жизнь потише, посерее.

— Зачем же уезжать? — изумилась Наденька. — Я люблю Москву. Мы соскучимся без нее. — Со страхом: — Еще прописку потеряем!

— Поедем в Пензу. Славный город Пенза. Я как-то говорил с одним аспирантом оттуда: нахваливал Пензу. Сказал, что там даже небоскребы сейчас строят… Правда, может быть, потому, что патриот Пензы…

— Давай хоть в Пензу. Там, — она, кажется, догадалась, в чем дело, — будет подальше от твоего анонима. А то еще… начнет мстить!

— Перестань говорить глупости! Мстить! Чушь! Поедем, где хуже.

— Игорек, почему: где хуже?