Улица отчаяния - Иэн Бэнкс Страница 29

Мы с Макканном последовали туда же. Зам обнаружился на клиросе, рядом со все еще работающим обогревателем. Он совокуплялся с моей старой флотской шинелью (утром я оставил ее наброшенной на тот самый сундук с тряпьем). Пес закинул передние лапы на сундук и мощными толчками обрабатывал темно-синее сукно до того самого момента, когда Томми бесстрашно пнул его в вихляющую задницу.

Наглый насильник моментально все понял, оставил свою беспомощную жертву и без лишних слов рванул к ближайшему нагромождению ящиков; попутно он сшиб тяжелый торшер, торшер упал на нежно мною лелеемое кресло работы Чарльза Рене Макинтоша [23], отскочил и сшиб один из охранных мониторов, тот же в свою очередь грохнулся на кафельный пол и взорвался.

— Зам! — заорал Томми и бросился в погоню за псом, но тот уже скрылся между ящиками русских ушанок и так и не открытыми контейнерами с болгарскими швейными машинками. Мы с громко хохочущим Макканном сделали полный поворот кругом и помчались по левому проходу.

— Зам! — кричал Томми, скрытый от нас горою чешских телевизоров. — К ноге, мальчик! К ноге! Сесть! Сесть!

— Что, Джимми, шустрый кобелек? — прокомментировал, задыхаясь, Макканн.

— Убью…

Мы обогнули самосвал и притормозили у главных дверей.

— Видели его? — спросил вынырнувший с противоположной стороны Томми.

Мы с Макканном молча покачали головами.

— Вот же мать твою. — Томми задумчиво поскреб затылок. — И я его тоже потерял. Ты уж, Джим, прости. Обычно он так себя не ведет. Я думал, он крепче по этой части, ведь сколько пьет, а никогда такого не было.

— Да ладно, — великодушно отмахнулся я.

— А знаете, что мы сделаем? — горячо заговорил Макканн. — Откроем одну из этих здоровых дверей, потом зайдем от алтаря, построимся цепью и погоним его. Он увидит, что дверь открыта, и выбежит на улицу.

— Так он же может убежать! — возмутился Томми. — Или выскочит на мостовую, и его задавят.

Я промолчал.

— Вот! — щелкнул пальцами Макканн. — Мы поставим за дверью большой пустой ящик, на бок, дыркой сюда, вот он прямо в него и забежит.

Судя по тому, что эта идея показалась мне великолепной, выпитые шанди, при всей своей низкоалкогольности, успели уже на меня подействовать. Одним словом, мы приоткрыли большую дверь на пару футов, поставили за ней большой ящик из-под чая и трусцой направились к алтарю. По дороге мне послышалось, что где-то в районе ящиков с польским джемом течет вода. Мы поставили Томми посередине и двинулись к двери. Я шел по левому проходу, Макканн по правому, а наш юный собутыльник карабкался напрямую. По пути я наткнулся на непогребенные останки одной из своих кроссовок.

— Вот он! — заорал Томми из самой гущи моих товарных завалов, затем последовали звуки бьющегося стекла, скрип по кафелю, тяжелое пыхтение и разочарованный вздох.

— Поймал? — крикнул с другой стороны церкви невидимый мне Макканн.

— Не, но он вроде как дико испугался… Господи, ну и бардак… ну точно, у него что-то с желудком…

Из дальнего прохода донесся благодушный хохот.

— Слышь, длинный, мне жутко жаль, что все оно так, — сказал Томми. — Я тут все приберу, когда мы его словим, ладно?

— Вот он! — заорал в свою очередь Макканн, затем послышался скрип когтей по кафелю и топот бегущих ног.

Я рванул вперед и обогнул бульдозер как раз вовремя, чтобы увидеть задницу пса, с лету перемахнувшего через наш ловчий ящик. Макканн попытался последовать его примеру, однако зацепился за ящик ногой, плюхнулся на пол и начал громко, цветисто ругаться; мы с подоспевшим Томми распахнули дверь настежь и выскочили наружу.

Зам остановился точно на нижней ступеньке. Он заметно покачивался, тяжело дышал и смотрел на нас полными укора глазами. Я помог Макканну встать; он вытащил сильно несвежий носовой платок и начал вытирать в кровь ободранные ладони. Томми медленно спускался по ступенькам, угодливо согнувшись, вытянув руку и нежно воркуя:

— Зяма, хороший мальчик, ну вот, ты же у нас хороший мальчик, хороший…

Зам стоял, вывалив язык наружу, из полураскрытой пасти бежала тонкая струйка слюны, бока судорожно вздрагивали; взглянув на Томми мутнеющими глазами, он уронил голову, широко разинул пасть, от души проблевался, аккуратно пятясь от своей блевотины, и неожиданно шлепнулся на бок прямо под ноги какой-то милующейся парочке. И застыл без движения, с прямыми, как палки, лапами и плотно закрытыми глазами.

— Ну ни хрена себе. — Томми выпрямился и сунул руки в карман.

— Он там как, ничего? — поинтересовался Макканн, складывая носовой платок.

— Да что ему сделается? — сказал Томми, склоняясь к распростертому в профиль псу. — Нажрался, и все тут. Дышит. — И действительно, собачий бок спокойно, ритмично вздымался. — Никуда не денешься, — вздохнул Томми, — придется тащить его к мамаше. Вот уж обрадуется…

— Я схожу проведаю свою шинель, — сказал я. — И если там в кармане…

Собака начинала похрапывать. Я оставил фразу висеть в воздухе и стал подниматься по ступенькам.

— А чем это пахнет? — спросил Макканн. — Вроде как кэрри.

Я злобно шарахнул ногой по чайному ящику и вступил под церковные своды.

Пес не оставил на — и в — моей шинели ничего, кроме нескольких волосков. Я отключил питание расшибленного монитора и прикрыл ведущую на колокольню дверь. В церкви ощутимо воняло собачьим дерьмом.

Мама ждала Томми и собаку к чаю; жила она в четверти мили от меня на Хоулдуорт-стрит. Макканн хромал и нянькал свои ободранные ладони, так что вся работа досталась нам. Томми взял Зама за передние лапы, а я уж — за что осталось. Собака висела вяло и безвольно, как мешок картошки — чрезмерно тяжелый мешок картошки. Мы брели по на глазах темнеющей улице, стоически игнорируя замечания встречных шутников. Макканн то и дело хихикал.

— Это все кэрри, — сказал Томми. — Здорово он проголодался, вон, даже вилку сожрал.

Пес что-то буркнул, словно соглашаясь, и вновь захрапел.

— Да, — сказал Макканн, — шустрый кобелек. А ты не думал насчет сдавать его напрокат? Кому-нибудь, кого очень любишь?

— Нет, мистер Макканн, — честно признался Томми, — не думал. В голову как-то не приходило.

У меня уже ныли плечи. Я перехватил толстые, шерстистые лапы поудобнее и с ненавистью взглянул на пса. Он тихо, мирно писался. Моча сбегала по его бокам и капала на асфальт, время от времени попадая на последние в моем хозяйстве кроссовки.

— А что это значит — Зам? — спросил я у Томми.

Он взглянул на меня как на безнадежного идиота и сообщил снисходительным, если не презрительным тоном: