Тоже Родина - Андрей Рубанов Страница 29

Я не находил ничего удивительного в таком раскладе. В конце концов, все деньги кто-то когда-то у кого-то украл.

Аслана — а ведь это именно он привозил мне краденые векселя — я не сдал. Хотя мог бы. А что? Пусть бы тоже сходил, понервничал, посидел в прокуренном кабинетике с видом на тихий московский дворик, потея и мучительно подбирая слова. Умеешь расхаживать в белых штанах — умей и показания дать. Но не назвал я его имени. Сказал, что запамятовал. Все-таки прошло почти три года. Рабочие записи, разумеется, не сохранились, записные книжки утеряны и так далее. И вообще, ну вас к черту, я еще тюремной желчью харкаю, а вы тут с какими-то векселями лезете.

— Кстати, а как там сейчас, в тюрьме? — вдруг спросил следак. — Жить можно?

— Можно.

— Особенно если в авторитете, да?

— Вы о чем?

— Вы ведь были в авторитете.

Я удивился. Я никогда не был «в авторитете». Я сидел мужиком и пальцы не гнул, это не мое.

— Вряд ли, — сказал я.

— Ну, у меня есть оперативные данные. В камере вы пользовались уважением. Собирали общак. Однажды страшно избили одного арестанта.

Этот момент я сразу вспомнил. Некий юный туркмен с кем-то повздорил буквально через пять минут после того, как зашел. Тут же заорал насчет беспредела и стал махать кулаками. Пришлось его успокаивать. Бывают такие мужчины, отчетливо недалекие, по которым годами плачет тюрьма — но при этом они почему-то никогда не удосуживаются поинтересоваться у приятелей, как все-таки надо вести себя в тюрьме. Можно понять какого-нибудь иностранца, едва переступившего порог и сразу визжащего «фак ю», — но как мы назовем того, кто свободно владеет русским языком, живет в Москве, продает героин и при этом не понимает значение слова «беспредел»? А ведь хата наша, куда посчастливилось попасть барыге-туркмену, считалась одной из самых спокойных и комфортабельных, мы потратили годы для того, чтобы наладить какое-то подобие цивилизации, и не могли допустить, чтобы в нашем присутствии говорили про беспредел. Туркмену аккуратно надавали по ушам и угомонили; через неделю его выдернули с вещами — очевидно, он и настучал начальству о «страшном избиении». Удивило меня не то, что пришлось вспоминать тот случай, а то, что военный следователь, оказывается, серьезно подготовился к беседе со мной и не поленился истребовать оперативную справочку, минидосье, кропотливо собираемое на всякого арестанта. Чем занимается, с кем дружит, с кем конфликтует — интересные, наверное, бумажки, вот бы заглянуть.

— Что-то я за собой такого не припомню, — сказал я.

— Врете.

— Не имею права. У меня не тот процессуальный статус, чтобы врать. Свидетель не может давать ложные показания, это преступление. А я преступлений совершать не намерен, я честный человек и за свои грехи уже отсидел…

Собеседник не давил. Он вполне понимал мое состояние. Две недели, как на воле, из-под Генеральной прокуратуры, после трех лет, проведенных за решеткой, и не в зоне, где есть травка и голубое небо, а в крытой системе, без воздуха и солнечного света, — и вот, опять диктую показания… Мы взаимно беззлобно хохмили, но мешочек с куревом я держал под локтем, поскольку обаяшка-следак без особенных усилий, просто из вредности, мог выписать мне минимум трое суток ареста.

Но не выписал, оказался нормальным чуваком. Имел понимание. Расставаясь, мы обменялись рукопожатием.

На обратном пути, разогнав удобный автомобиль до преступной скорости, я думал, что шагать вперед и выше, постоянно имея при себе «чай-курить» — это, конечно, интересно, романтично и круто, однако не всегда весело.

Добравшись до дома, я позвонил в офис и попросил разыскать Аслана. Мне нужны были кое-какие мелкие детали той давней вексельной затеи. Меня могли выдернуть на беседу еще не раз и не два. Требовалось подготовить ответы на все возможные вопросы. Но любитель белых костюмов на связь не вышел. Видимо, испугался. А может, вообразил, что я стану изображать матерого урку, посажу его на понятия и потребую компенсации. За то, что вывел его из-под удара. Среди людей, далеких от преступного мира, распространены всякие заблуждения, сентенции типа «из тюрьмы нормальными не возвращаются». Автор этого обывательского изречения сам крупный преступник.

Но не стал сноб и щеголь Аслан встречаться с бывшим деловым партнером, а ныне отсидевшим уголовником мною. Даже не позвонил. И с тех пор на моем горизонте не появлялся. А мог бы хоть бутылку коньяку поставить, что ли.

Впрочем, коньяком я не беру.