Дорогие гости - Сара Уотерс Страница 28

– Неужели прямо так и сказала?

– Ну, не дословно.

– Хотелось бы надеяться. Ведь вы с ней едва знакомы.

– Но все же у меня сложилось такое впечатление.

– Вряд ли они с мистером Барбером очень уж несчастливы. Я только и слышу, как они смеются. Наверное, они немного повздорили вчера и уже завтра помирятся.

– Вполне возможно, – согласилась Фрэнсис. – Хотя… не знаю. Мне сдается, там что-то более серьезное, чем обычная ссора.

– Со стороны подобные вещи часто кажутся более серьезными, чем есть на самом деле, – сказала мать, уже более благодушно. – Даже мы с твоим отцом изредка поругивались… Но право же, Фрэнсис, нам не следует обсуждать чужие отношения. И если миссис Барбер еще когда-нибудь заведет с тобой такой разговор, ты уж постарайся сразу его пресечь, хорошо? – Она подцепила на вилку шпината и вдруг застыла, не донеся его до рта. – Надеюсь, ты с ней не откровенничала?

Фрэнсис пилила ножом кусок жилистой баранины.

– Ну разумеется – нет.

– Все-таки у нее такая родня…

– Мне кажется, миссис Барбер немного одинока. И она очень добрая. Она мне нравится. Да и как-никак мы с ней живем в одном доме. – Все еще продолжая орудовать ножом, Фрэнсис спокойно добавила: – Не вижу причин, почему бы нам с ней не быть друзьями.

Мать с сомнением нахмурилась, но промолчала. Баранина наконец поддалась. Фрэнсис добрую минуту жевала, потом проглотила, а потом заговорила на другую тему – и больше они о Барберах не вспоминали.

В любом случае, возможно, мать была права. Позже вечером, когда Фрэнсис чистила ножи и вилки в кухне, наверху заиграл патефон Барберов – модная танцевальная музыка, легкая и веселая. Какая бы ссора ни произошла между супругами, они уже явно уладили все разногласия. Патефон не смолкал с полчаса, одна мелодия сменялась другой, а последняя грампластинка под конец крутилась все медленнее и медленнее – уже не музыка, а тягучий вой, – поскольку подзавести проигрыватель было некому. Затем наступила тишина, которая почему-то бесила еще сильнее, чем джазовая дребедень. Фрэнсис легла спать, так больше и не увидев миссис Барбер, а на следующее утро, когда они столкнулись на лестничной площадке, обе заметно смутились. Несмотря на вчерашнюю договоренность называть друг друга по имени, они держались неловко и натянуто. Казалось, их дружба закончилась, еще даже толком не начавшись.

После полудня миссис Барбер вышла из дома, с хозяйственной сумкой на плече, и Фрэнсис, объятая смутным беспокойством, стала слоняться по комнатам. В город она сегодня не собиралась – но внезапно, в приступе решимости, переоделась, выскочила на улицу, села на автобус до Оксфорд-стрит и заявилась к Кристине. Кристина поинтересовалась, как они с матерью уживаются с Леном и Лил, и Фрэнсис ответила шутками про перенаселенный дом и очереди на помывку.

Следующим утром, когда мистер Барбер ушел на службу, а мать подстригала лавандовые кусты в заднем саду, Фрэнсис поднялась в свою спальню за мешком с грязным бельем. Выйдя из комнаты с мешком под мышкой, она бросила взгляд через лестничную площадку – и увидела миссис Барбер, которая сидела за столом в своей кухоньке и лущила горох в миску, одновременно читая библиотечную книгу. На ней было платье сливового цвета; волосы убраны под красный шелковый шарф, щекочущие концы которого лежали на шее сзади. Миссис Барбер потрошила стручки, ни на секунду не отрывая глаз от страниц. А поскольку при виде любого человека, поглощенного книгой, Фрэнсис всегда страшно хотелось узнать ее название, она спросила через всю площадку:

– Что вы читаете, Лилиана?

Имя наконец-то прозвучало совершенно естественно. Лилиана повернулась, моргнула и улыбнулась. Она открыла было рот, чтобы ответить, но потом просто подняла книгу, показывая корешок. Разумеется, с такого расстояния Фрэнсис ничего разглядеть не могла. Поэтому она подошла к самой двери кухоньки и тогда увидела вытисненное золотом название: «Анна Каренина».

– О! – воскликнула Фрэнсис, приятно удивленная, и шагнула вперед. Лилиана не сводила с нее глаз.

– Вы читали эту книгу?

– Это одна из моих любимых. Вы сейчас на каком месте?

– Ах, это ужасно. Там только что закончились скачки, и…

– Бедная лошадь.

– Да, бедная лошадь!

– Как ее звали? Имя какое-то несуразное. Мими?

– Фру-Фру.

– Фру-Фру, точно! Для русского уха, наверное, звучит эффектно.

– Читать последнюю сцену на скачках вообще невыносимо. И бедный Вронский… так произносится фамилия?

– По-моему – так. Да, бедный Вронский. Бедная Анна. Бедные все! Даже старый скучный Каренин. Я читала этот роман очень давно. А теперь мне захотелось перечитать, благодаря вам. Можно взглянуть?

Фрэнсис взяла протянутую ей книгу и принялась листать, предусмотрительно заложив пальцем страницу, где читала Лилиана.

– Княгиня Бетси… я уже и забыла, кто такая. Долли, Китти… А где сцена, когда Анна появляется на вокзале? Разве не в самом начале?

– О нет, чуть ли не в двадцатой главе.

– Вы уверены?

– Да. Давайте покажу.

Когда Лилиана забирала у нее книгу, их пальцы на миг соприкоснулись. С минуту она листала страницы, потом протянула книгу обратно. Да, вот она, сцена, которую Фрэнсис хорошо помнила, почти на сотой странице: Вронский отступает в сторону от двери вагона, чтобы пропустить Анну, выходящую на платформу московского вокзала.

Фрэнсис выдвинула стул и села. Она прочитала всю главу до конца, а Лилиана тем временем лущила горох. Вскоре их пальцы соприкоснулись еще раз, и еще, и еще – теперь уже над миской. Фрэнсис и Лилиан вместе потрошили стручки, живо обсуждая романы, поэмы, пьесы, любимых и нелюбимых авторов… День стоял теплый, и окно было открыто. Из сада доносилось щелканье секатора. Только когда щелканье прекратилось и стало слышно, как мать шаркает через двор обратно к дому, Фрэнсис неохотно поднялась со стула, взяла мешок с бельем и пошла вниз.

После этого они с Лилианой встречались почти каждый день – отчасти для того, чтобы обменяться впечатлениями об «Анне Карениной», которую Фрэнсис начала перечитывать, но главным образом для того, чтобы просто пообщаться к обоюдному удовольствию.

Одинаковую хозяйственную работу они теперь при каждой возможности делали вместе. Как-то в понедельник утром вдвоем выстирали одеяла в цинковой лохани на лужайке. Потом Фрэнсис заправляла их в отжимный каток, а Лилиана крутила колесо. После, разгоряченные и мокрые, с подоткнутыми выше колен юбками, они долго сидели на пороге, хлебая чай и дымя сигаретами, как поденщицы. Несколько раз они гуляли в Рескин-парке, причем всегда проходили по одним и тем же дорожкам и заканчивали в беседке, где высматривали на исцарапанных перилах имена новых влюбленных. А одним солнечным днем, когда мать Фрэнсис ушла в гости к соседке, они вынесли в сад диванные подушки и лежали в тени могучей липы, поедая турецкий рахат-лукум. Фрэнсис случайно увидела лакомство на рыночном прилавке и купила для Лилианы. «В дополнение к твоим турецким туфелькам», – сказала она, вручая коробку со сластями. Рахат-лукум был поддельный, английского производства, – бледно-розовые и белые кубики. Сама Фрэнсис только разок куснула и больше не захотела, но Лилиана выуживала из коробки один кубик за другим и отправляла в рот целиком, жмурясь от блаженства.