Несовершенные любовники - Пьеретт Флетьо Страница 28

Мне нужен был воздух, я вновь задыхался. Столько лет их всё не было, и бац — они здесь.

«Мне нужно переодеться», — пробормотал я. Они потащились за мной в ванную, где мне пришлось принимать душ, пока они ожидали меня, что ж, надо было заново привыкать к тому, что они совершенно лишены чувства стыдливости. «Я вытру тебя», — предложила Камилла. «Нет! — заорал я и уже тише повторил: — Нет». Она тут же отступила, нисколько не обидевшись. Затем они пошли за мной в мою комнату и уселись на кровать. «Теперь что, ваш черед нянчиться со мной, а?» — раздраженно бросил я, но тут Камилла неожиданно сорвалась с места и бросилась мне на шею. «Ты даже не можешь себе представить, как мы рады снова видеть тебя, Рафаэль!» Лео вскочил вслед за ней: «Точно, Раф, она правду говорит». И мы свалились втроем на кровать. Вцепившись друг в друга, мы катались в странных объятиях, я, как мог, придерживал полотенце, которым обмотался после душа, во мне боролись смущение и гнев, я переживал те же противоречивые чувства, что и шесть лет назад, только, возможно, еще более обостренно; но на самом деле я был безумно счастлив, словно я на какое-то время умер, а теперь возвращался к жизни. «Черт, мое полотенце!» — закричал я, и они тут же отпустили меня.

Я начал лихорадочно прикидывать, что же мне надеть, — званый ужин как-никак, мне еще не доводилось на таких бывать. «Не знаю, что и надеть», — растерянно пробормотал я. «Да всё равно что», — отозвался Лео. На них, как и на мне, были джинсы и майки с короткими рукавами, но мои джинсы и майка не имели ничего общего с их вещами и выглядели как карикатура на их одежду. Я не слишком понимал, чем именно они отличаются, но я точно знал, что они отличаются, а мне так хотелось иметь такую одежду, как у них, одеваться, как они, и Камилла, словно прочитав мои мысли, предложила: «Надень что-нибудь, а потом, у нас дома, мы дадим тебе нашу одежду и будем выглядеть все одинаково». — «Но я же выше вас!» — «Не намного», — воскликнули они, и мы развернули очередную дискуссию, которые они умели устраивать на пустом месте. Сначала я по очереди мерялся с ними ростом, потом Камилла, сбросив свои джинсы и оставшись в одних трусиках и майке, примерила на себя мои джинсы, — интересно, подумал я, носит ли она бюстгальтер, так как не видел под ее свободной майкой двух маленьких бугорков, — в конце концов я оставил на себе свои брюки, а майками обменялся с Лео, но потом, когда мы уже подходили к дому Дефонтенов, я вдруг почувствовал себя смешным и глупым: «Лео, гони назад мою майку», и мы снова переоделись прямо на тротуаре, и тут меня осенило: «А моя мать?» Совершенно вылетело из головы.

Оказалось, что моя мать была уже предупреждена и должна прийти на ужин прямо после работы. «Почему вы сразу мне не сказали?» — я чувствовал себя одураченным, жертвой предательства со стороны собственной матери, но мы уже заходили в сад Дефонтенов, и неожиданно я осознал, что мне приятнее идти в гости вместе с Лео и Камиллой, чем с мамашей. На мгновение я увидел себя со стороны: маленький мальчик, которого ведут в гости и который идет, сутулясь, опустив плечи, потому что его мать маленького роста.

Шагая рядом с близнецами, я, по крайней мере, держался нормально, расправив плечи, с ними было лучше, да, гораздо лучше, хотя и очень утомительно. Но тут я увидел этого незнакомца, господина Дефонтена, Бернара то есть. Он сидел на качелях в одних бермудах, уткнувшись носом в газету, слегка покачиваясь, оставляя пальцами ног следы на песке, а его тело с ровным бронзовым загаром возмутительно ярко переливалось в лучах заходящего солнца. Такой цвет редко, точнее говоря, никогда не встречался ни в моем окружении, ни в окружении Поля и его родителей. Этот цвет был таким богатым и насыщенным, что казалось, это отливает не кожа, а рыцарские доспехи, и в моей голове тут же столкнулись два образа туриста, развалившегося в шезлонге на гавайском пляже, и готового ринуться в бой знатного рыцаря.

Близнецы остановились в нескольких шагах от отца, молча наблюдая за нами и переводя взгляд с одного на второго. Я же просто окаменел. Тут господин Дефонтен опустил газету и, словно заметив старого друга, с которым он только накануне расстался, расплылся в широкой улыбке: «А, привет, Рафаэль. Только что звонила Люсетта, она уже идет».

Люсетта!

Ничего себе! Никто не позволял себе так называть мою мать, ее звали Люси, и она ненавидела свое уменьшительно-ласкательное имя, которое преследовало ее на протяжении всего детства. «Люсетта, монета, конфета», — кричали ей вслед на переменках в школе. «Добрый день, месье», — сказал я, а он: «Слушай, зови меня просто Бернар, — затем, бросив лукавый взгляд в сторону близнецов, добавил: — Они же зовут меня по имени, никакого, видишь ли, уважения к отцу». Перед его заразительным, повелительным смехом невозможно было устоять, и через секунду я уже сам оглушительно хохотал, правда, с неким странным ощущением, что делал это по принуждению, да еще мне было неловко из-за близнецов, следивших за нами со странно вытянувшимися лицами. Наконец он сложил газету — не местную и даже не французскую, — встал с качелей и повел нас в дом.

Он был среднего роста, но мощного телосложения, которого, как можно было догадаться, добивался во время ежедневных занятий в спортклубе с личным тренером. «Ладно, пойду переоденусь, — подмигнул он нам, — а то несдобровать от бабушки Дефонтен!» Я возненавидел его за это подмигивание — он что, вообразил, будто мы примем его в нашу детскую компанию, раз он с нами заодно против собственной матери?! И в то же время я сразу полюбил его, я обожал его неудержимый смех, который фонтаном бил из него легко и естественно, и если рядом с ним были только дети, ну что ж, он будет смеяться вместе с детьми. Для меня такое поведение было в новинку. У нас не было принято смеяться вот так, без причины, мы смеялись по негласным правилам, которые нам, детям, надлежало быстро усвоить. Так кто он, этот господин, по пути заскочивший в наш городок: настоящий весельчак или просто прикидывается? Так или иначе, но на его улыбку я ответил улыбкой, полной обожания, за что секунду спустя уже разозлился на себя. Что до близнецов, то они даже глазом не моргнули.

Бабушка Дефонтен, как он ее называл, крутилась на кухне как белка в колесе. «Бедный мой Рафаэль, я уж не знаю, что мне делать: жирное нельзя, сладкое нельзя, булочки нельзя. Так, мои хорошие, а не поможете ли вы мне просушить салат?» Я тут же бросился ей на помощь, она сушила салат по старинке, называя это «притомить салат». И вот мы с близнецами вышли в сад и стали по очереди трясти огромную круглую корзину из стальной проволоки, из которой при каждом встряхивании на нас летели брызги воды, как вдруг Лео сказал: «Правда, он на тебя похож?» Я, занятый своим делом, не сразу понял, о ком он толкует: «Кто?» — «Бернар, ведь он похож на тебя?» — сказала Камилла. Искрившиеся в воздухе капельки воды разлетались по сторонам и мгновенно превращались в водную пыль, мне хотелось продлить это мгновение до бесконечности. «Ты разве так не считаешь?» — с фанатичной настойчивостью приставала ко мне эта парочка. Я жутко рассердился, что они нарушили гармонию в моей душе, и направил на них корзину с такой яростью, словно это был метательный снаряд, но, к счастью, в этот момент хлопнула калитка и я увидел свою мать. Я так по-настоящему и не вник в вопрос близнецов.