Враг под покрывалом - Энтони Берджесс Страница 28

Виктор Краббе лег в постель очень поздно, очень усталый. Вместе с Хардманом и отцом Лафоргом он провел душный час в комнатках А-Виня, где простодушный старик выслушивал многословные речи, подвергался перекрестному допросу, все без особого толку. Собеседование представляло собой лингвистический кошмар – с английского на французский, с него на китайский или просто с французского на китайский, потом точно так же обратно; упреки и угрозы по-малайски от Краббе, крики птицы-подранка. Ни священника, ни слугу не удалось убедить в совершении одного из ужаснейших преступлений против законов Чрезвычайного положения. У Краббе голова шла кругом. Вся их компания, словно в ватном мире лихорадочного бреда, перебрасывала из рук в руки вопросы, ответы, следила, как они меняют цвет, форму, роняла, теряла, и все это на зловонном фоне сушившихся ящерок, тигриных клыков, древних яиц, жирных кошек, портрета Сунь Ятсена. А-Винь по окончании оставался невозмутимым. Сидел по-портновски на койке, обхватив мозолистые ступни, с застывшей улыбкой беззубого рта, время от времени удовлетворенно кивал, нередко недопоняв или недослышав. Мячик часто пропадал в его глухоте. Он руководствовался простой логикой: если дочкин муж нуждается в горсточке риса, разве семья просто-напросто не обязана помогать? Солидарность. Концепция Государства никогда не могла прийти ему в голову, где прочно утвердилось Святое Семейство. Но, втолковывал Краббе, коммунисты дурные, жестокие, хотят свергнуть нынешнюю власть, править с помощью расстрельных рот, резиновых дубинок. Начал даже рассказывать истории про отрубленные головы и выпущенные кишки. Никакой разницы. А-Винь как бы даже радовался перспективе правления красных китайцев в Малайе. Кровь сильнее идеологии. Кроме прочего, зять – человек молодой, всегда усердно трудился, храбро бился с японцами. Хороший парень. Враг Человечества? Чепуха.

Искренняя невинность – опаснейшая на свете вещь. Краббе содрогнулся, осознав свое собственное положение. Он всегда сам оплачивал счета за продукты – Фенелла ему не экономка, – никогда не трудясь проверять. Фенелла как-то раз вроде прокомментировала напрасные траты, но Краббе не обратил внимания. Теперь мысленно видел, как террористы сидят за копчушками, которые он недоеденными отправлял обратно, за огромными окороками, от которых отрезано лишь несколько кусочков, за холодной, завернутой в газету яичницей, за горами вареного риса с кэрри, возвращавшимися каждый вечер на кухню. А-Винь даже не крал ничего: просто пользовался привилегией слуги присваивать объедки, крошки и хвосты.

В такой ситуации, видимо, не годились никакие ортодоксальные меры. А-Виня следовало сдать полиции, но тогда самого Краббе тоже. Стукнуть органам безопасности – придется давать неприятные разъяснения. Как минимум, выгнать А-Виня, но рано или поздно он в старческом слабоумии расскажет все китайцам, тогда как есть люди, необязательно китайцы, которых обрадует обвинение Краббе в сношеньях с врагом. Неразумно изгонять А-Виня из его изолированного Эдема. Он никогда не ходит в город, встречается только с малайцами, не слишком заинтересованными в Чрезвычайном положении, да с несколькими сакаями с трубками для стрельбы, да с шоферами торговых фургонов. А как насчет самих торговцев? Вряд ли у них возникнут особые подозрения, разве что у одного оптового поставщика, заказчиками которого были супруги Краббе. Даже если в каком-то беспошлинном кедае приказчики и толкуют о горах мяса, съеденных новым директором школы, им вполне могут припомниться времена славных в прошлом обильных званых обедов. А колоссальный болезненный аппетит Толбота подкрепляет уверенность в неумеренном потреблении пищи экспатриантами из Службы просвещения. Будущее хозяина А-Виня можно обезопасить, немедленно сократив заказы, но пускай А-Винь плывет в собственной лодке. Краббе тревожило прошлое: «УЧИТЕЛЬ-ЭКСПАТРИАНТ СНАБЖАЕТ СКРЫВАЮЩИХСЯ КОММУНИСТОВ-ТЕРРОРИСТОВ». Хардману и отцу Лафоргу можно предположительно доверять. Но в целом дело в высшей степени неприятное. Одно хорошо: сократятся счета за продукты, Краббе сбросит вес и сэкономит деньги.

И все-таки он поднялся к последнему обильному завтраку с кисловатым привкусом во рту. После рабочего утра с многочисленными сигаретами причина кисловатости позабылась. С приближением мусульманского месячного поста учебный семестр заканчивался, выставлялись экзаменационные отметки. Один учитель по имени (в котором Краббе никак не мог разобраться) мистер Ганга Дин прибежал сгоряча с сообщением об имеющемся у него неопровержимом свидетельстве, что Абдул Кадыр продал своему классу вопросы – по два доллара за вопрос – и что Краббе найдет подтверждение этому в астрономических оценках наиболее состоятельных учеников Абдул Кадыра. Вдобавок Краббе прочитал несколько ответов по истории, превозносивших мифическое индийское правление в XIX веке в Малайе и проклинавших свергнувших его британцев:

«Сэр Рафлс убил много малайцев за неуплату жестоких налогов и выстроил большую тюрьму, где малайцев, индусов, китайцев пытали, а солдаты отрубали головы детям, играя жестокую шутку на потеху смеющимся англичанам».

Через пять минут после финального утреннего звонка он сидел за своим столом с переполненной пепельницей перед стопкой ведомостей с невразумительными отметками. Вошел торжественный отлакированный мистер Джаганатан.

– Хочу с вами поговорить, мистер Краббе. По-моему, нам лучше выйти, так как клерки-малайцы хорошо понимают английский. Разговор очень серьезный.

– Вы имеете в виду Абдул Кадыра?

– По-моему, нам лучше выйти.

И они пошли по сухой траве спортивной площадки. Солнце поднялось высоко, воздух полнился детским шумом, звоночками велосипедов, ехавших домой. Мистер Джаганатан, с головой оросившейся под солнцем, с мокрыми подмышками, заговорил:

– Мистер Краббе, я все про вас знаю.

– Простите?

– Слишком поздно просить прощения, мистер Краббе. Я узнал очень-очень серьезные вещи. Никому не скажу. Но вы должны понять, у вас один выход.

«Долго ждать не пришлось», – думал Краббе. И с горечью вспомнил, что здесь, в колониальном обществе, не бывает секретов. Тем не менее предъявил Джаганатану изумленное лицо, готовое в любой момент изобразить гнев.

– Может, лучше объяснитесь, мистер Джаганатан.

– Объяснюсь. Прямо скажу, здесь, сейчас и без всяких вступлений, все, что мне стало известно о вашей политике.

– У государственных служащих нет никакой политики, мистер Джаганатан. Вы так долго служите, что должны это знать.

– Тем хуже, мистер Краббе, учитывая характер вашей политики. Не тратя слов попусту, мистер Краббе, скажу: я узнал, что вы – видный коммунист и приехали сюда помогать коммунистам-террористам в джунглях под видом обучения малайских малышей.

– Обвинение очень серьезное, мистер Джаганатан. Надеюсь, вы понимаете его серьезность.

– Отлично понимаю, мистер Краббе. А также понимаю серьезность вашей работы в школе, вашей ответственности за невинные умы, которые вы намерены развратить порочными коммунистическими доктринами.