Русская красавица. Напоследок - Ирина Потанина Страница 28

Ну, расслабилась я как-то, расслабилась! Ведь доехала уже. Да и ночь уже окончилась. И ребята — ровесники, а значит, общих взглядов на действительность…

— Погоди, — останавливает один. — Куда пойдешь? А, знаешь что, мы ведь как раз собирались сегодня в Ялту ехать. Пойдем ко мне заскочим, машину возьмем… Тут недалеко…

Впору по его слащавым интонациям догадаться о лжи. Или хотя бы мозги включить и сопоставить, что этот тип только что рассказывал о транспорте, без которого домой добраться не может, и тут же к себе во двор за машиной зовет…

Но на меня какое-то отупение нашло. Соглашаюсь и весело следую за новыми попутчиками. Куда? А фиг его знает. В какой-то парк, что проходит вдоль речки. Вроде как за этим парком частный сектор должен быть:

— Там у меня во дворе тачка и стоит, — объясняет тип. Второй парень явно перебрал больше. Молчит, немного шатается. Смотрит то на меня, то на друга затуманенными глазами. Тараторю без умолку, чтоб не заснуть. Рассказываю о своем пути, о том, какие люди замечательные бывают, о нашей московской редакции и о том, как здорово, что эта сумасшедшая ночь окончилась. И тут…

— Садись, покурим, — с улыбочкой предлагает тот тип.

Усаживаемся все втроем на поваленное дерево.

— А вот это — лишнее, — отодвигаюсь, уворачиваясь от попытавшейся приобнять мою талию загорелой волосатой ладони… — Это — не по моей части…

— Ну, хватит уже, — тип устало морщится. Так, будто я играю в какую-то надоевшую уже всем игру, вместо того, чтоб заняться обещанным делом. — Автостопы, понты, тачки… Голова трещит. Давай по миньету, и можешь быть свободна…

— Чего?! — переспрашиваю брезгливо, а потом, в ответ на неприязненное «того», внезапно даже для самой себя, хохочу. Неприлично, развязно, вызывающе. — Нет, это только со мной такое могло случиться! Нормально и легко добраться из Москвы, проехать ночью пол Украины, пробудить в ребятах явно бандитской наружности дружеские чувства, и самой пробудиться в ответ… А все для того? — причитаю, больше сама себе, чем кому-то, пытаясь внятно объяснить действительность. — Чтобы уже добравшись, уже в Симферополе довериться двум милым парнишкам-сверстникам… Растеряв всякую бдительность, упереться с ними в какой-то заброшенный парк, а потом узнать, что они вовсе не просто так с тобой идут и… Неужели мы так глубинно друг друга недопоняли?

— Завязывай мне тут цирк устраивать! — внезапно разозлившись, кричит этот тип. Резко замахивается, замирает, явно довольный моим перепуганным шараханьем. — Страшно? — самоуверенно щуриться, криво ухмыляясь. — Дальше будет еще страшней. Вон видишь речка? У нас в ней периодически вылавливают иногородние трупы…

Ясное дело, весь этот бред с угрозами он несет лишь бы запугать меня… Прикидываю в голове нечто маразматичное: речка действительно может оказаться полезной — до нее — два шага. Разбежаться, перемахнуть через бетонное ограждение, прыгнуть в воду… Не полезут же они за мной? В любом другом направлении шарахаться нельзя: скоростью передвижения я никогда не отличалась, а погоня только разгорячит ублюдков и выветрит из них окончательно все инстинкты цивилизованности… Черт, у меня документы в рюкзаке и блокнот с текстами. Все промокнет. Жалко-о-о…

— Ты тут не молчи! — тип (еще не грубо, еще неуверенно) берет меня за подбородок, выворачивает лицо к себе. — В общем, договорились? Будешь пай-девочкой? Ну, что тут такого? Ничего тут такого, да? — он зачем-то начинает уговаривать. — А мы потом тебя в автобус посадим. Что тебе в троллейбусе трястись, после крутых Мерседесов-то? — последнее, разумеется, говорится не без насмешки.

— Вы меня неверно поняли, — тупо твержу свое, — Я действительно просто еду, — смахиваю его руку. Слишком резко, чтоб не испортить этим все окончательно. Агрессия порождает агрессию. Обожженная пощечиной, хватаюсь за лицо.

— Вы чего? — лепечу, вмиг растеряв всю свою уверенность и стыдясь этого лепетания. И от стыда — не от боли, не от страха, а именно от стыда за свое униженное положения — делаюсь вдруг сама не своя и ощущаю, как глаза наполняются слезами.

— И соплями тут ничему не поможешь! — кричит мой обидчик (или нет, говорит он довольно тихо, но с такой интонацией, что ощущаются его слова, как страшный крик), — Девочка-целочка, чуть что — реветь и к маме… А двадцать гривень я за что отдал, спрашивается!?

Меня трясет от обиды — со мной, таким тоном, за что, почему я не убью его немедленно, отчего реву, как сопляка? Где-то в глубине головы мелькают две мысли: «Пятьдесят гривен, это сколько рублей?» — глупо интересуется первая. А вторая усердно пытается сообразить: «Кому он платил? О чем идет речь?»

Собственно, вторую мысль и озвучиваю, параллельно презирая себя за то, что вступила в переговоры с этой сволочью. Да еще и веду их как-то тихонько, подавлено, с просящими интонациями…

— При чем здесь я? — спрашиваю, а слезы все катятся, и убрать жалобность тона никак не получается…

— А мне по хер! — снова взрывается тип. — Продал тебя твой водитель — и правильно. Даже если не знаешь ничего, мне по хер! — он явно сам себя пытается оправдать. — Все! Пора завязывать! Уплачено! Не хочешь быть изнасилованной, делай, что говорят. Так здоровее будешь…

Оборачиваюсь в сторону второго присутствующего. То ли за поддержкой, то ли в наивных поисках подтверждающей несерьезность первого улыбки… Второй с непроницаемым лицом невменяемо и мутно смотрит прямо перед собой. Кажется, мучающий его бодун принимает все более суровые формы.

— Да что вы, с ума, что ли, сошли оба?! Протрезвеете, вам стыдно будет, — голос звучит недостаточно обвиняющее. Пытаюсь встать, отмахиваюсь от хватающей плечо руки, откровенно уже злюсь. Будь что будет, ни секунды с этими подонками больше не останусь!

— Стоять, сука! Я с тобой разговариваю!

Схваченная за волосы, с размаха плюхаюсь обратно на бревно. Затылок жжет, в горле совершенно пересохло.

— Хватит! — шепчу уже откровенно умоляюще. — Хватит!

Закрываю глаза, чтоб не видеть этой омерзительной ухмылки. Сжимаю зубы так, что трещит в голове…

— Вот как ты теперь заговорила, — подонок тоже переходит на шепот, подносит свое лицо поближе, и я задыхаюсь от острого, противного запаха алкоголя, — А как же бодренькие рассказочки? А как же твоя везучесть и мир в розовых слониках???

Не в первый раз уже за свою жизнь сталкиваюсь с загадкой. Некоторых людей раздражает, когда кто-то при них радуется жизни. Некоторые люди ненавидят счастливых… Почему? Что мы им такого сделали? Подонок что-то кричит надо мной, но я уже не идентифицирую слова. В голове обрывок из «Иисус Христос— супер стар» и каша из недоуменных «За что?». Конечно, это вовсе не к подонку. Конечно, это вопросы к вечности. «Отчего пришлась не ко двору? Отчего отдали на поругание???» И слезы, слезы, слезы, и пульсирующая в висках обида…

— Ладно, Юр, харэ… — вдруг слышится с другой стороны бревна.

— Что?! — подонок на миг обрывает свою тираду о том, что и почему я ему должна. Становится неописуемо тихо. Волшебно тихо. Сказочно… — Тебя эти мыльные сопли задели, да? — спрашивает, нехорошо щурясь. — Повелся, да?