Все языки мира - Збигнев Ментцель Страница 28

Выходя из квартиры, я наткнулся на дворничиху.

Она стояла под дверью с листком бумаги в руке. Как раз собиралась позвонить, когда я открыл дверь.

— О! Вот он! Уходит? А я к нему. Слыхал уже? — спросила она, как всегда обращаясь ко мне в третьем лице. — Матерь Божью у нас забирают.

Опоздаю, мелькнуло у меня в голове, но я сказал:

— Что?

— Матерь Божью у нас забирают. На скверик. Или к одиннадцатому. Если не согласен, надо расписаться, — она подсунула мне листок с протестом жильцов и авторучку.

Я расписался.

У старого дома напротив белая статуя Богоматери стояла, кажется, семьдесят лет. Кому понадобилось ее переносить? И зачем? У меня не было времени это обсуждать.

Дворничиха через мое плечо заглянула в квартиру. Груда книг у стены против двери опасно кренилась вправо.

— Извините. — Я закрыл дверь. — Я очень спешу к отцу.

— Книжек у него много. Воздух сжирают.

Ключ в нижнем замке как назло не желал поворачиваться.

— Что делать… — вздохнул я.

— Засадить всех в подвал, — посоветовала дворничиха. — И замкнуть.

Я сбежал по лестнице вниз.

Машина стояла под деревом в нескольких шагах от дома. Вездеход «нива» советского производства, в Англии называемая «казаком». В Варшаве мало у кого были такие автомобили. В трудных условиях, на снегу и размокшем грунте «нива» проявляла себя очень даже неплохо. Правда, толстые шины при езде производили ужасный шум, но я уже успел к этому привыкнуть.

«Ниву» я купил случайно, по объявлению. Какой-то инженер, работавший на стройке во Владивостоке, привез ее сыну в подарок, но парень мечтал о японском джипе, и ему понадобились деньги. Кстати, Владивосток в очередной раз появился в моей жизни.

Подходя к машине, я заметил, что на капоте что-то лежит. Будильник? Я проверил. Действительно. Дешевенький будильник в красном пластмассовом корпусе. Я взял его в руки: будильник стоял. Стрелки застыли на пяти часах. Рядом лежала пустая бутылка из-под водки. БЫЧЬЯ — прочитал я на этикетке неизвестное мне название. Бык, символ хоссы. Может, это хороший знак? Я открыл машину и бросил будильник и бутылку в багажник.

Мотор заработал с первого поворота ключа.

«Помни, человек должен быть готов…»

Кажется, мне начинало передаваться волнение отца. Не хотелось бы каркать, но «казак» был не в лучшей форме. Несколько дней назад на перекрестке я не смог тронуться на зеленый свет. Заклинило передний тормозной цилиндр. На редкость неприятная поломка — машина стоит как вкопанная и невозможно ни отогнать ее на обочину, ни взять на буксир. Выход один — дожидаться эвакуатора.

Я направился вниз по Потоцкой к Вислостраде. По какому мосту поехать? Я выбрал Шлёнско-Домбровский. Мой любимый мост. В детстве я донимал отца просьбами как можно чаще меня туда водить. Мы шли на Вислу, останавливались под первым пролетом и, задрав головы, смотрели на мост снизу. Даже в самые жаркие дни там было прохладно.

— Погляди, какие у него потроха, — говорил отец, указывая на клубок кабелей и труб, с которых капала вода. Когда поверху проезжал трамвай, мост гудел и дрожал, как рассвирепевший великан Бодо из немецкой хрестоматии.

— Увидите, если и дальше так пойдет, все мы в конце концов окажемся под мостом, — не раз говорила мать, и хотя она очень старалась, чтобы это звучало как страшное пророчество, предсказание неотвратимой катастрофы, которая рано или поздно нас постигнет по вине отца, я ни капельки не пугался. Наоборот, радовался. Перспектива провести остаток жизни под первым с пражской стороны пролетом Шлёнско-Домбровского моста казалась мне чрезвычайно привлекательной.

Если бы мы поселились на старой барже, пришвартованной неподалеку от берега, я бы мог, не выходя из дома, ловить в Висле рыбу. В будущем я бы нанялся в охранники, сторожил бы мост днем и ночью и за небольшое вознаграждение рассказывал всем желающим связанные с ним истории. Шлёнско-Домбровский мост на самом деле был гораздо старше, чем могло показаться с первого взгляда. Его построили на опорах моста Кербедзя — старого, разрушенного во время войны, — а ведь мостовые быки, как говорил дядя Ясь, это основа, быки даже гораздо важнее пролетов.

Да, именно здесь, рассказывал бы я, именно здесь, на Висле, мост Кербедзя должен был соединить Восток с Западом. Две железнодорожные линии, Петербургско-Варшавская и Варшавско-Венская, с обеих берегов реки тянулись навстречу одна другой, но им не дано было сойтись, потому что ширина колеи Петербургско-Варшавской железной дороги составляла тысячу пятьсот двадцать четыре миллиметра, а колея Варшавско-Венской дороги была, как на всем европейском континенте, на восемьдесят девять миллиметров уже.

Наступил тысяча восемьсот шестидесятый год, продолжал бы я и рассказывал, как в октябре этого года Александр II вместе со своим сыном, будущим императором Александром III, приехал в Варшаву, чтобы заложить краеугольный камень в фундамент строящегося моста, как туда положили запаянную капсулу, полную серебряных монет, отчеканенных специально по этому случаю, как главный инженер Кербедзь вручил царю мастерок и маленький прямоугольный кусок гранита, как подполковник Смоликовский подал ему строительный раствор и царь плеснул раствор на фундамент, а каменщики выровняли поверхность и установили на ней большой гранитный блок, да, да, тот самый, который вы сейчас видите.