Париж в августе. Убитый Моцарт - Рене Фалле Страница 28

Действительно, по воскресеньям и в день Святой Марии августовский Париж приобретает обманчиво провинциальный вид, он напоминает маленький городок в то время, когда до него в свою очередь не добралась цивилизация в виде автомобилей и временных стоянок.

Когда Анри вышел из дома, ему показалось, что он перенесся на 20 лет назад, во времена оккупации. Можно много спорить по поводу немецкой оккупации в 40—44-х годах. Но это немцы предоставили в распоряжение парижан такой Париж, каким его редко можно увидеть теперь — сельский, с велосипедистами на улицах, тихий и немноголюдный. В то время берега Сены были совсем не кладбищем автомобилей, а именно берегами Сены. С точки зрения городской жизни эта эпоха, которую благословлял и воспевал великий Поль Клодель, имела свои преимущества.

Идя по улицам, Плантэн наслаждался этим спокойствием. Парижанин уехал в деревню, Париж стал деревней и надеялся на то, что в нем будет больше деревьев, травы в скверах размером четыре на два метра, цветов во всех его выхлопных патрубках.

Пат, я иду на тебя, как шпага. Несмотря на то, что над моими сгорбленными плечами совсем заурядная физиономия, я мужчина. Мужчина, из-за которого ты будешь кричать, плакать, петь. Который укусит тебя за подбородок. Ты — моя женщина, моя настоящая женщина. Моя женщина — это женщина, которую я люблю и никакая другая, а тебя я люблю, тебя я люблю. Позже над Лондоном будет туман, над Парижем пойдет дождь, и этот дождь будет рассказывать мне о тебе, у которой глаза цвета дождя. Я иду. Чувствует ли твое тело, что я иду?

Он купил цветы у входа на станцию метро «Центральный рынок» и пошел дальше, неловко держа в руках свой букет. Трогательный Плантэн. Умилительный Плантэн. Как бы мне хотелось, чтобы все увидели тебя так, как я видел тебя в эту секунду — идущего по улице Кокийер, замкнутого, как устрица, в своей любовной мечте…

Мой бедный Анри, через пятнадцать дней ее здесь больше не будет. Я ничего не могу сделать для тебя. Не нужно было тебе в тот вечер тащиться на набережную Межисри. Это не моя вина и не твоя. Но, наверное, лучше погибнуть на медленном огне, чем жить так.

Он вздохнул. В холле «Мольер» не было портье. Анри не придется стирать с лица оскорбительный взгляд его крупных влажных глаз.

На третьем этаже, перед номером 26, он вздрогнул. Пат была не одна. Он слышал, как она очень быстро говорит с каким-то мужчиной. Доносившиеся обрывки английских фраз ничего не сказали Анри.

Теперь она кричала:

— Убирайтесь! Убирайтесь!

Ответом ей был смех, не нуждавшийся в переводе. Обеспокоенный, Плантэн постучал в дверь, после чего за ней внезапно наступила тишина.

— Кто там? — спросила наконец Пат.

— Это я, Анри.

Внутри обменялись еще парой возмущенных фраз, затем последовало:

— Войдите!

Удивленный, Анри толкнул дверь.

Растрепанная Пат в халате спорила с разъяренным Питером.

— Я не уйду, и ваш грязный француз не заставит меня это сделать! — орал тот.

— Что случилось, Пат? — пробормотал Плантэн. — Что происходит?

— Если вы не переспите со мной, Пат, — угрожал Питер, — я объясню ему, пусть даже знаками, кем мы с вами были друг для друга когда-то. Мне плевать на француженок, я хочу вас. Ваши француженки думают только о моем бумажнике. С вами я знаю, где я окажусь, и да простит меня Бог, этот ад мне по душе.

Пат посмотрела на него с презрением, отчего у Плантэна сжались кулаки.

— Вы грязный тип, Питер. Я не дам вам времени объяснять ему что бы то ни было. Одно слово обо мне — и он вышвырнет вас из этой комнаты.

— Я не очень-то боюсь его, вашего джентльменчика.

Пат повернулась к Анри:

— Он проявил неуважение по отношению ко мне, Анри. Скажите, чтобы он ушел.

— Если я ему скажу, он ничего не поймет. Но он хорошо поймет жесты.

Анри, в горле у которого, несмотря ни на что, пересохло — ведь Питер был выше на две головы приблизился к англичанину и непринужденно указал ему на дверь:

— Давай, приятель, отчаливай. Убирайся. Если тебя не научили вежливости в Оксфорде — Кембридже, я скажу тебе об этом пару слов.

— Прочь с дороги, придурок! — яростно выкрикнул Питер.

И, поскольку на его взгляд Плантэн стоял слишком близко, он небрежно отодвинул его. Анри оказался в очень смешном положении — он упал на кровать, чем вызвал усмешку противника.

Одним прыжком он вскочил и бросился вперед, готовый провести двойной удар ногой и коленом, который свалил негра в Сен-Жермен-де-Пре.

Он был встречен прямым ударом в нос, а затем, когда уже начал падать, получил еще хук слева в челюсть.

С технической точки зрения это было выполнено прекрасно, и, судя по всему, Плантэн смог оценить красоту движений. Иначе говоря, он рухнул на спину и застыл.

— О! — воскликнула Пат с болью.

Питер усмехнулся, потирая кулак.

— Я оставляю вас с вашим суперменом, Пат. С вашего разрешения, я буду ухаживать за вами теперь только на Пикадилли, прекрасная барменша. Я уезжаю девятнадцатого вечером. До сентября, малышка!

Он вышел, отряхивая свою шляпу в лучших традициях гангстерских фильмов. Пат изо всех сил захлопнула дверь за его спиной, заперла ее на ключ и стремительно опустилась на колени около несчастного Плантэна.

— Анри! Фрэнчи! Маленький француз! Ответьте мне!

У него текла кровь из носа. Пат испугалась, бросилась в ванную комнату, протерла ему лицо и поднесла к носу нюхательную соль. Огромный кровоподтек синел на подбородке побежденного.

— Анри! Анри, маленький! Отвечайте!

Мало-помалу этот умоляющий голос пробился к Анри через туман. Чтобы услышать его еще — такой мягкий, такой искренний, — он инстинктивно не открывал глаза.

— Анри… Мой маленький… Мой дорогой, ответь мне, ответь мне.

На его губу упала слезинка.

Он знал, что эта слезинка стоит всех земных поцелуев, и решился открыть один глаз; она улыбнулась улыбкой, способной воскресить мертвых, и он воскрес. «Где он?» — хотел смело вскричать Анри. При первом же слове онемевшая челюсть заставила его издать не очень-то воинственный крик «уй, уй, уй!»

Она легко прикоснулась губами к его губам, чтобы быстрее оживить его.

Анри сел на ковре, испытывая одновременно счастье от этой нежности и стыд оттого, что был побежден нокаутом, вызвавшим эту ласку.

— Мне жаль, Пат, — проговорил он.

По-прежнему стоя около него на коленях, она погладила его волосы:

— Ваш английский очень хорош. Не нужно… жалеть. Вы были великолепны.

Он скорчил гримасу.

— Да? Вы находите?

— Да! Питер хорошо знает бокс.