Сказки по телефону, или Дар слова - Эргали Гер Страница 28

Дымшиц так и не позвонил. Иногда Анжелка сама звонила дяде Володечке, который работал теперь в охране «Росвидео», и он приходил после смены, помогая ей то с машиной, то по хозяйству – ввинтить шуруп под картину, починить кофемолку, принять водочки из рук хозяйки и покалякать за жизнь. От него же она услышала историю карточной игры на акции – не слишком правдоподобную, но вполне в духе Дымшица; в любом случае она порадовалась за Тимофея Михайловича, который в очередной раз обернулся ловко и с блеском, разделав мамашиных прихвостней под орех.

Ей не было места в их азартных, опасных, аляповато раскрашенных видеоиграх.

Мама на новой квартире жила, как на вокзале, и не прибиралась, кажется, со дня переезда. Анжелка наведывалась к ней когда раз, когда два в неделю, не глядя подписывала деловые бумаги и не глядя шла вон – смотреть на то, как возрождается в бесподобной роскоши Чистого лихоборский срач, не было сил. По тисненным золотом корешкам Брокгауза и Ефрона, по драгоценной обивке стен бегали тараканы; на кухне, вымощенной плиточной византийской мозаикой – с подогревом! – громыхала стульями и скрипела подошвами ботинок охрана; сама Вера Степановна в затрапезном халате сидела за антикварным столом, заваленным бумагами, болтала по двум телефонам одновременно и смотрела на мир заплывшими, кроличьими, красными от бессонницы глазками. Ореол безумия, какого-то стадного гона, сквозивший за всей ее лихорадочной деятельностью, пугал Анжелку.

В таком осеннем раздрае, в таком спазматическом предзимнем ступоре она нечаянно для себя устроилась на работу. Даже не то слово – нечаянно. Она просто лежала в ванне, листая очередную бесплатную газету, подброшенную в почтовый ящик, как вдруг наткнулась на объявление, которое ее позабавило, заинтриговало и раздразнило одновременно, так что рука сама потянулась за телефоном. На том конце откликнулся женский голос:

– Фирма «Сирена», здравствуйте.

– Я по объявлению, – сказала Анжелка.

– Какому?

– Тут сказано, что требуются девушки, умеющие раскованно общаться по телефону. По-моему, это как раз про меня.

– Расскажите об этом Борису Викторовичу, – посоветовала секретарша. – Одну минутку. Соединяю.

– Голосок у вас нежный, приятный, но очень уж девичий, – засомневался, послушав ее, Борис Викторович. – Вы, надеюсь, совершеннолетняя?

– Вполне.

– Вообще-то нам нужны девушки с опытом, воображением, способные общаться с клиентами на любом уровне. Думаете, потянете?

– Мне бы хотелось попробовать, – сказала Анжелка.

– Попробуйте, – одобрила трубка. – Попробуйте рассказать о себе так, чтобы я вас запомнил…

– Меня зовут Марина, – забавляясь, продекламировала Анжелка. – Мне восемнадцать лет. Я стройная, длинноногая, светловолосая девушка с симпатичной родинкой на левом бедре. Я лежу в роскошной, пахнущей бергамотом ванне, вся в пене, как Афродита, пью апельсиновый сок и болтаю с вами по телефону…

– Верю, верю, – хмыкнув, одобрил Борис Викторович, – все правильно. Теперь у нас только так: ванны, «мерседесы», борзые и бергамоты… Ладно. Будем считать, что способность к импровизации вы проявили…

Договорились, что завтра к одиннадцати Мариночка явится на собеседование; Анжелка запомнила адрес, положила телефон на теплый полированный мрамор и, отхлебнув сок, в задумчивости украсила плечи эполетами искрящейся пены.

А почему бы и нет, сказала она себе. Взглянуть хоть одним глазком, как они там раскованно общаются на любом уровне. Тем более что при ином раскладе она и впрямь могла оказаться такой Мариночкой. Съездить и посмотреть, почем этот иной расклад.

Она припарковалась на Сухаревке и пошла по Сретенке, пока не нашла искомую подворотню и нужное строение во дворе: большой отселенный дом, выпавший из жилого фонда в точно рассчитанную прореху безвременья. В наваристом ожидании капремонта он весь, от чердака до подвалов, оброс конторами, офисами, консультациями – их вывески лепились впритык друг к другу, оставляя ощущение беззвучного базарного гвалта. На площадках парадной лестницы в темпе перекуривали клерки, курьеры, деловые конторские барышни, вполголоса мусолившие одни и те же затертые до неразборчивости слова: баксы, отксерить, по факту, перебьется, затрахал; пахло куревом и тем самым одурением от ежедневной гонки за долларом, которое пугало Анжелку в маме. Она успела пожалеть, что пришла, тем не менее доплелась до пятого этажа, сориентировалась и, отвергнув поочередно недвижимость на Кипре, шоп-туры в Стамбул, мастерскую по производству наружной рекламы и правление Американской финансовой корпорации, позвонила в высокую, грубо сварганенную железную дверь.

За дверью, за жирными плечами охранника обнаружился коридор четырехкомнатной коммуналки с высокими сретенскими потолками, из которой Анжелка на ходу, машинально слепила и разлепила апартаменты. Кабинет Бориса Викторовича – первая дверь направо – располагался в крошечной комнатушке типа крысячей норки-кладовки; сам Борис Викторович оказался сухоньким, остроносым пареньком лет сорока, почти сливавшимся с замызганными обоями. Он с ходу растолковал Мариночке, что работа ее ждет архисложная, артистическая, недурно оплачиваемая (250 долларов в месяц) – потому, соответственно, претенденток много, а достойных кандидатур раз-два и обчелся: на улице все мастерицы языками чесать, палец в рот не клади, а как по работе надо, да не с подругой, понимаете, а с клиентом, да чтоб с чувством, сопереживанием – так нету! – нету сопереживания, нету чувств, нету двух слов связать. Сложно все это. Народ грубый, зажатый, некоторые вещи веками, можно сказать, не практиковались, а теперь вот приходится за раз осваивать и внедрять…

Анжелка слушала с тем не совсем притворным сочувствием, с каким в школе внимали учителю по труду.

– А с другой стороны – жалко вас, молодых, – с обескураживающей искренностью молотил свою чушь Борис Викторович. – Время сами видите какое тут тебе и рэкет, и проституция с наркоманией, и вообще… Надо ведь как-то поддерживать молодежь, давать шанс, не выталкивать же на улицу, верно? И я так думаю. Тем более что такой нежный, детский, ну чисто девичий голос в нашем диапазоне пока отсутствует. Я обсуждал этот вопрос со старшой по смене – она вас прослушает и, если поладите, возьмет с испытательным сроком, на неделю, значит, потому как за неделю у нас артистки раскрываются на все сто… А вот и Татьяна. А эта та самая девочка-Мариночка, о которой, значит…

Старшая кивнула и уставилась на Анжелку цепким, неприятно застывшим взглядом. Анжелка сообразила, что лгать этой худощавой брюнетке с роскошным бюстом и нездоровым цветом лица себе дороже. Она только еще додумывала эту мысль, а Татьяна уже закончила осмотр и переключилась на Бориса Викторовича:

– Она такая же Мариночка, как ты Пахом. Давайте сразу определимся с именем, чтобы потом не путаться. У нас не приняты настоящие имена, – пояснила она Анжелке. – А твое, даже если ты Мариночка, тебе не подходит.

– Может, Анжела? – попыталась сымпровизировать та.