Возвращение домой - Розамунда Пилчер Страница 27

Уиндиридж

Суббота, 18 января 1936 г.

Дорогой Брюс!

Я пишу это письмо у себя в спальне в доме Луизы. Джесс уже спит, а я через несколько минут спущусь вниз к Луизе, и мы выпьем вина перед ужином. Ривервью-хаус уже закрыт и пуст, мы распростились с ним. Наша любимая Филлис покинула нас, несколько дней она поживет у себя дома, а затем приступит к новой работе в Порткеррисе. В понедельник утром Луиза отвезет меня и Джесс на вокзал, и, прежде чем отправиться в Лондон и сесть на корабль, мы проведем несколько дней у моих родителей. Отплываем мы тридцать первого числа. В среду я отвезла Джудит в «Святую Урсулу». Мы решили не брать с собой Джесс, и она закатила кошмарную истерику. Ее горе было для меня полной неожиданностью, я не думала, что она сообразит, что к чему, и воспримет все настолько серьезно. Очень досадно, но Джудит упорно не желала, чтобы Джесс ехала с нами в школу, впрочем она была права. К лучшему, что все это случилось в интимной обстановке нашего дома.

Я боялась, что эта сцена окажется последней каплей для Джудит, но она вела себя молодцом, совсем как взрослая, как любящая и добрая сестра. В такси мы говорили о делах – я как-то не могла заставить себя разговаривать о чем-нибудь другом. В своей школьной одежде Джудит выглядела очень элегантно, но совсем по-новому, и у меня даже возникло странное чувство, будто я везу в школу какую-то чужую девочку, а не свою собственную дочь. Она значительно и резко повзрослела за последние недели и очень помогла мне со всеми приготовлениями и сборами. Какая ирония судьбы: долгие годы растишь ребенка, а когда он наконец станет тебе другом и ровней, приходится с ним расстаться. Четыре года сейчас, в эту минуту, кажутся мне вечностью. На корабле, по пути в Коломбо, меня, вероятно, все это уже не будет так угнетать, просто сейчас я переживаю тяжелый период.

Что касается «Святой Урсулы», то предполагалось, что я зайду в школу вместе с Джудит, провожу ее в дортуар, помогу разобраться с вещами, а потом выпью чашку чая с директрисой мисс Катто. Но когда мы ехали в такси, уже на полпути к Пензансу, Джудит вдруг заявила, что не хочет ничего этого. Она решила, что наше прощание будет простым и как можно более кратким, потому что, по ее мнению, в противном случае я стану частью школы, а она не хочет, чтобы два мира – тот, в котором она жила, и тот, в котором будет жить, – соприкоснулись, столкнулись друг с другом. Меня это немного смутило: я-то как раз чувствовала, что должна быть с ней рядом и показать свою заинтересованность, но не стала ей противоречить, подумав, что лучшее, что я могу для нее сделать, – это уступить ей.

Таким образом, все заняло считаные минуты. Мы выгрузили багаж, и подоспевший с тележкой привратник взял на себя заботы о сундуке и чемодане. Были и другие машины прибывших в школу на новый триместр. Все девочки выглядят одинаково в своей зеленой форме, и Джудит неожиданно стала одной из них, слилась с остальными, как будто потеряла свое лицо. Трудно сказать, стало ли от этого наше расставание легче или, наоборот, тяжелее. Я взглянула в ее дорогие черты и увидела в них предвестие красоты, которая уже полностью расцветет к тому времени, когда мы наконец-то увидимся снова. У нее в глазах не было слез. Мы поцеловались и обнялись, пообещали писать друг другу и опять поцеловались, и потом она ушла – отвернулась от меня, пошла к крыльцу, поднялась по ступеням и исчезла в открытых дверях. Она ни разу не оглянулась. В руках у нее был портфель, хоккейная клюшка и маленький несессер, который я купила ей для хранения писчей бумаги, почтовых марок и дневника. Я знаю, ты посчитаешь это глупостью, но я проплакала в такси всю обратную дорогу и не могла успокоиться, пока Филлис не приготовила мне чашку горячего чая. Потом я позвонила мисс Катто и попросила извинения за то, что не зашла в школу и к ней в кабинет. Она сказала, что все понимает, и заверила меня, что будет держать нас в курсе насчет успехов Джудит. Но мы будем так далеко! А письма идут так долго!..

Молли остановилась, положила ручку и прочла написанное. Письмо показалось ей чересчур эмоциональным. Они с Брюсом редко бывали откровенны друг с другом. Она старалась понять, будет ли он расстроен ее очевидным материнским горем, и раздумывала о том, не разорвать ли ей исписанные страницы и не начать ли все заново. Но письмо в том виде, в каком оно написалось, облегчило ей душу, и у нее не хватило ни решимости, ни сил хладнокровно притворяться, что все в порядке.

Она взяла ручку и продолжила.