Последний бой майора Петтигрю - Хелен Саймонсон Страница 27

Как-то раз она приготовила ему чай, просто чай, и поставила эти чашки на сосновый столик, который стоял у окна в ее комнате. Его мундир и хорошие манеры убедили квартирную хозяйку в том, что он джентльмен, и она позволяла ему навещать Нэнси и засиживаться до темноты. Они занимались любовью в потоках полуденного света и, когда хозяйка нарочито скрипела половицами за дверью, прыскали со смеху в покрывало. Но в тот день в комнате царил идеальный порядок, книги и рисунки, обычно валявшиеся кучами, были аккуратно расставлены по местам, и Нэнси, забрав волосы в гладкий хвост, приготовила им чаю в прелестных просвечивающих чашках — старый фарфор удерживал тепло и заставлял дешевый чай светиться янтарным светом. Торжественно-медленно, чтобы не пролить, она наливала ему молоко. Он поднял чашку и вдруг совершенно ясно понял — и осознание это, вопреки предположениям, не испугало его — настал момент попросить ее выйти за него замуж.

Чашки задрожали в его руках. Майор наклонился и осторожно поставил их на буфет. Нэнси относилась к ним без трепета, иногда подавала в них бланманже. Она бы ни в коем случае не стала требовать, чтобы с ними обращались как с ценностью. И все же, доставая блюдца, он пожалел, что не может спросить у нее разрешения.

Он никогда не верил, что мертвые витают рядом, раздавая позволения и осуществляя общий надзор. Когда в церкви загудел орган и не было уже надоевших соседей, а были только чистые сердца и ясные голоса, поющие гимн, он принял ее уход. Он представлял ее в раю, каким воображал его с детства: зеленый луг, голубое небо, легкий ветерок. Представить местных жителей с какими-либо нелепыми украшениями вроде крыльев не получалось. Вместо этого он видел Нэнси в простом узком платье, в руке она держит туфли, вдали колышется дерево. Но видение не задержалось, и она ушла, как и Берти, и он остался один в пустом океане неверия.

Серебряный чайник, старые синие чашки и полное отсутствие еды. Майор с удовлетворением осмотрел результат своих стараний. Отсутствие еды задаст нужный тон, подумал он. Некая смутная мысль подсказывала, что мужчине не пристало чрезмерно заботиться о мелочах, и если он начнет готовить мини-сэндвичи, это будет уже слишком. Он вздохнул. Когда живешь один, приходится следить еще и за этим. Держать марку, не распускаться. Однако не преступая грани, за которой начинается излишняя суетливость. Он взглянул на часы. До прихода гостьи оставалось несколько часов. Он решил, что следует, пожалуй, ненадолго переключиться на чисто мужское занятие и починить сломанную доску в ограде, а затем наконец-то осмотреть ружье Берти.

Вот уже десять минут он неподвижно сидел в кладовой. Он вошел в дом, развернул ружье, после чего задумался, глядя на узорчатые обои, пока бесчисленные изображения Виндзорского замка не поплыли у него перед глазами. Майор моргнул, и узоры снова заняли свои места на потрепанных обоях. Ему пришлось напомнить себе, что подобные старческие провалы не подобают его чину. Он не хотел превратиться в полковника Престона. Его недостаточно интересовали домашние растения.

Два раза в месяц, по пятницам, майор навещал своего бывшего командира, полковника Престона, ныне прикованного к коляске болезнью Альцгеймера и нейропатией. Полковник беседовал с папоротником по имени Матильда, с удовольствием изучал обои и извинялся перед мухами, когда те врезались в оконные стекла. Подобие нормальной жизни бедняга Престон вел только благодаря жене Хелене, очаровательной полячке. Когда она трясла его за плечо, полковник немедленно поворачивался к вошедшему и изрекал, как продолжение беседы: «Едва успел до прихода русских. Сменял документы на разрешение на брак». Хелена картинно качала головой, гладила полковника по руке и поясняла:

— Я работала в папиной мясной лавке, но он считает, что я Мата Хари.

Хелена мыла его, стирала ему одежду и следила, чтобы он принимал великое множество лекарств. После каждого визита майор принимался усердно делать гимнастику и решать кроссворды, чтобы отсрочить подобное размягчение мозга. Он также с тревогой задумывался, кто будет мыть ему шею, если он станет таким же беспомощным.

В кладовой царил полумрак. Майор выпрямился и пообещал себе непременно просмотреть все имеющиеся в доме гравюры и в случае необходимости нанять реставратора.

Он перевел взгляд на ружье Берти. Не стоит тратить время, пытаясь понять, почему Берти не следил за ним все эти годы и почему оно лежало заброшенным в шкафу, в то время как Берти раз за разом отвергал его предложения о покупке. Вместо этого майор принялся бесстрастно проверять, что нуждается в починке.

Дерево посерело, пересохло и местами потрескалось. Накладка слоновой кости на прикладе пожелтела. Патронник потускнел, но, слава богу, не заржавел. Искусная резьба, изображающая царственного орла в окружении цветов хурмы, почернела от времени. Он потер под когтями орла и, как и следовало ожидать, обнаружил там элегантную монограмму «П», вырезанную отцом. Он испытал удовлетворение — он смел надеяться, что это было удовлетворение, а не гордыня — при мысли, что магараджи и их царства канули в Лету, в то время как Петтигрю не сдаются.

Он открыл футляр и положил ружье рядом со своим для сравнения. И тут же расстроился. Они ничем не напоминали друг друга. Его ружье выглядело сытым и ухоженным и чуть ли не дышало, лежа на своей подставке. Ружье Берти выглядело как набросок, как неумелая модель из дешевых материалов. Майор убрал свое ружье и закрыл футляр. Он не будет сравнивать их, пока не сделает все, чтобы восстановить ружье Берти. Он погладил его, словно тощую бродячую собаку.

Он зажег свечу, чтобы нагреть масло, вытащил из ящика кожаный футляр с приспособлениями для ухода за ружьем и почувствовал себя лучше. Надо просто разобрать его, а потом очистить каждую деталь и собрать заново. Он сделал мысленную пометку уделять этому занятию по часу в день, и немедленно ощутил спокойствие, которое приходит, когда разрабатываешь разумный план.

Когда в середине дня зазвонил телефон, майор пребывал в таком благостном расположении духа, что против обыкновения не насторожился, услышав голос Роджера. Его не вывело из себя даже худшее, чем обычно, качество связи.

— Судя по звуку, Роджер, ты звонишь с подводной лодки, — весело сказал он. — Видимо, белки снова погрызли провода.

— Может, это из-за того, что я говорю по громкой связи, — сказал Роджер. — Мой мануальный терапевт запретил мне придерживать телефон плечом, а мой парикмахер говорит, что из-за гарнитуры волосы пачкаются быстрее и происходит истончение фолликул.

— Что?

— Поэтому я стараюсь по возможности использовать громкую связь.

Раздался легко узнаваемый шорох бумаг — усиленный динамиками громкоговорителя, он напомнил майору школьные пьесы, в которых участвовал Роджер: шум дождя в них изображался шуршанием газет.

— Ты занят? Может, перезвонишь, когда закончишь работу?

— Да нет, просто мне надо прочесть контракты — проверить, все ли запятые в десятичных дробях на местах, — ответил Роджер. — Но я могу читать и говорить одновременно.

— Как рационально, — сказал майор. — Может, мне почитать «Войну и мир», пока мы разговариваем?