Женатые холостяки - Эльмира Нетесова Страница 27

— Я стану жить ожиданием…

Когда она вышла в коридор, оперативники дружно рассмеялись. Один из них запел:

— Ах, какая женщина! Мне б такую!

И в это время в кабинет заглянул начальник милиции. Глянув на Свиридова, спросил заикаясь:

— Алеша! Что это с тобой?

Свиридов глянул на себя в зеркало и покраснел до самой макушки. Все его лицо, будто у клоуна, было в губной помаде, следах от множества поцелуев.

— Это его посетители благодарили! — ответили оперативники за Леху.

— Хорошие следы! Молодец парень! Ни то, что другие, с заданий в синяках возвращаются. И еле держатся на ногах.

— Если б нас не было, его на руках бы уволокли. В гости! — расхохотались парни.

— Да хватит вам! — злился Лешка. Он едва отмыл лицо от губной помады, а парни указали на шею:

— Лешка, она и там автограф оставила! Если б нас не было, окольцевала бы и фамилию не спросила! — хохотали дружно.

Напрасно Свиридов думал, что навсегда распростился с женщиной, ограбленной в подъезде. Уже утром следующего дня она позвонила и потребовала:

— Дайте мне к телефону вашего рыженького. Он у вас один такой милый!

— Возьми трубку, тебя просят! — ухмылялся сотрудник, озорно подморгнув.

— Это ты, мой котик? — услышал Леха и удивился:

— Что общего у меня с котами? Вы куда и кому звоните?

— Ой, не злись мой хороший! Я так мечтаю о нашей встрече. Запиши адрес, где тебя всегда ждут.

— Некогда мне по гостям ходить. Работы много. Не докучайте. Не надо быть назойливой. Вам помогли. На том моя работа закончена! — хотел положить трубку, но услышал торопливое:

— За что осерчал? Разве чем обидела? Ты мне пришелся по душе. Хотела предложить общенье. Если тебе это в тягость, прости. Не стану надоедать. Но если вдруг станет грустно или одиноко, либо потребуется помощь и поддержка, можешь всегда рассчитывать на меня. И, знай, мой Рыжик, друзья иногда появляются неожиданно. Их не надо искать. Они находятся сами, без выгоды и притязаний, по зову сердца. Не спеши оттолкнуть и прогнать. Ведь мне от тебя ничего не нужно кроме понимания и капельки тепла. Это не стоит ничего, но без того невозможно жить. Я слишком одинока, потому несчастна. К счастью, ты того не испытал. Солнышко согрело тебя снаружи, дай Бог, чтоб свет его всегда жил в твоей душе, — сказала грустно.

Лешке стало ни по себе. Он вспомнил скамейку у правления совхоза, как плохо было ему тогда, одинокому и обруганному всеми.

— Скажите адрес, я запишу, хотя ничего не обещаю. И номер телефона дайте. Если надумаю навестить, позвоню заранее.

Лешка, записав адрес, тут же забыл о бабе. Ее выбила из памяти работа, срочные вызовы, новые задания. Лишь спустя время рассказал оперативникам, как сумел вернуть женщине отнятое налетчиками.

— Короче, ты соврал насчет «смотрящего», а он поверил и струхнул?

— Вася не пальцем делан и как раз в «смотрящего» не поверил. Но увидел мою форму. Понял, что не «маскарадная», и не захотел рисковать. За налет он получил бы немного, а за меня — на всю катушку. Он не поверил, что я возник один. Забыл наше с ним детство, я всегда встречался с ним один на один, он так не поступал. Боялся… Налетал с кодлой по-шпановски, потому до сих пор нет у него приличной банды, все временщики, сплошная перхоть, нет у Хлыста уважения средь своих бандюков. За него, случись что серьезное, никто не вступится, а вот подставить Васю, засветить, желающие всегда найдутся. Нет у него кентов. Держатся за навары. Часто меж собой грызутся и махаются. Это уже не банда, не группировка, где есть главарь, свои законы, общак. Это шайка беспредельщиков, какие сбегаются и разбегаются в один день. Вася для них прикрытие, когда самих ловит милиция. Есть на кого все свалить. Он все понимает, потому никому не верит и ни на кого не полагается.

— Но ведь вот ты сам мог бы давно взять его.

— А зачем? На его место придет другой из той же своры. Но если Вася не убивает, а лишь грозит, новый может и замокрить. Вася никогда не поднимет руку на милицию, а другой — гарантий нет. Если в том районе кого-то убивали, это случалось без ведома Хлыста.

— Да брось заливать! Нашел паиньку среди шушеры! Кто тебе поверит в такие басни, чтоб шпана не трогала милицию! — не поверили Свиридову оперативники.

— Я говорю не о его своре, а только о самом Хлысте. За всю кодлу даже он сам не поручится. Но о Васе базар отдельный. Он рос с отчимом. Куда подевался родной отец, никто не знал. Одни звенели, что родила его мать от вора, его по бухой прирезали за то, что навар поделил нечестно, другие трепались, будто нагуляла мать мальчишку неведомо от кого. Поговаривали, что родился от фартового, какой на зоне откинулся. Так или нет, я часто видел Васю зимой босого и полуголого. Он всегда был голодным и воровал жратву всюду и везде. Конечно, ему влетало, когда ловили. Его мать, на горе мальчишке, частенько влетала в запои и редко вспоминала о сыне. Уж и не знаю, как удалось ей схомутать мужика, или он ее откопал средь алкашек, но в руки взял крепко. Купил ей барахло, велел отмыться самой и привести в порядок дом. Она, было, заупрямилась, но получила взбучку, мужик заставил слушаться себя и пригрозил урыть, если баба снова потянется к бутылке. Та бросила бухать и даже устроилась на работу. Проблемой в этой семье оставался Вася. Он уже привык к улице, свободной, вольной жизни и никого из домашних не признавал. Но… Его отчим работал в милиции и драл пацана ремнем так, что у того шкура была черной. О методах тех мы слышали нимало, а то, что я видел, вызывало ужас у нас. Так он вколачивал Васе уважение к себе и милиции, а вдолбил страх. Мальчишка до дрожи боялся милицейской формы. Этот страх, как вам ни смешно, живет в Васе и поныне. Отчим колотил пацана до потери сознания и никто никогда за него не вступился и не защитил. Хотя и это не помогло мужику, не переломил мальчугана и вместе со страхом внушил отвращение к себе. Чему тут удивляться, оно и нынче каждый защищается по-своему. Устал от колотушек и Вася. Подкараулил, когда отчим перебухал, и прирезал его в своем доме. Тогда ему было двенадцать лет.

— А ты говорил, что не убивал ментов!

— На его месте никто не выдержал бы! Когда в суде Вася задрал рубаху и показал, как над ним издевался отчим, даже судья замолчал, государственный обвинитель в процессе перезабыл все свои аргументы. А что началось в зале, говорить неохота. Люди материли и проклинали милицию, требовали освободить пацана. И его из зала суда выпустили на свободу, признав у мальчишки состояние аффекта. Вот тут-то он стал настоящим героем города и окраин. Он не просто убил, а и сумел защитить себя, оставшись при этом на воле. Это убийство мента было первым и пока что последним в его жизни. Васька жестокий человек, о том известно давно. Те, кто попадал к нему, навсегда запомнили тяжеленную лапу бандюги, недаром кликуху дали Хлыст. Он арматурным прутом избивал тех, кто досадил гаду. Случалось, калечил. За свое золотое детство мстил всем, потому что в мальчишестве никто не защитил самого.