Мышеловка - Сайра Шах Страница 27

Я укладываю ее для физкультуры в детский развивающий комплекс рядом с музыкальным центром и смотрю, как она дрыгает своими ножками. Она не улыбается, но я могу сказать, что она довольна. Ей нравится обниматься, она любит музыку. Я начинаю узнавать ее.

Задолго до завтрака звонит телефон.

— Алло, дорогая, как ты там, в этом ужасном месте? И как там… тот ребенок?

— Не так уж плохо, мама. Она много спит.

— Ох, дорогая, жаль, что я не могу тебе помочь. Я все пытаюсь представить, что сделал бы мой собственный отец. Конечно, я знаю это. Но в те времена это можно было сделать без того, чтобы попасть в тюрьму, да к тому же он был все-таки доктором.

Чем больше времени я провожу с Фрейей, тем больше Тобиас закапывается в работу над своим демонстрационным роликом для «Мадам Бовари». Поскольку раньше он никогда не работал для полнометражного художественного кино, функционеры Салли настояли, чтобы он сначала прошел тест. Тобиас должен написать музыку к финальной сцене ленты, где Эмма Бовари совершает самоубийство. Это подразумевает замену временного музыкального оформления, для которого используется Пятая симфония Малера.

— Это трудная задача, Анна, — беспрестанно повторяет он. — Я никогда в жизни не писал ничего классического или оркестрового.

Я привыкла к тому, что он пишет музыку без видимых усилий. Когда-то в прошлом я даже подозревала, что он идет на поводу у своей ленивой натуры, ограничивает свой талант и пишет цифровую музыку. Но только не в этот раз. Он установил свою аппаратуру в гостиной и часами сидит перед своим iMac в наушниках на голове и проверяет новые идеи на MIDI-клавиатуре своего синтезатора. По экрану плывут безмолвные кадры отчаяния мадам Бовари в бедности на фоне провинциальной Франции. Тобиас прокручивает их снова и снова, хмурясь каким-то своим мыслям.

Я чувствую, как он отстраняется от Фрейи, а когда я подолгу вожусь с ней, то и от меня. Я стою в гостиной, пытаясь войти с ним в контакт, а он сидит, уткнувшись в свой компьютер и клавиатуру. Выглянув в окно, я вижу маленькую фигурку Лизи, которая наматывает круги по двору, двигаясь по часовой стрелке.

— Тебе не кажется, что Лизи немного странная? — спрашиваю я. — Я хочу сказать, что она всегда была немного не от мира сего, но весна, похоже, окончательно снесла ей крышу.

— М-м-м….

— Тобиас, ты слышал, что я только что сказала? Она кланяется каждому дереву.

— Хм-м. Кто?

— Лизи.

Тобиас снимает наушники и подходит к окну.

— Она просто прелесть, бедная душа, — говорит он.

— Но что она делает?

— Накануне она рассказывала мне, что это часть ее ритуала встречи весны, — говорит он. — Она должна поприветствовать дух каждого растения и напомнить ему, что нужно просыпаться.

— Но они ведь все равно проснутся, напомнит она им об этом или нет.

— Мы должны убедить это дитя остаться у нас, — задумчиво говорит Тобиас. — Найдем ей какую-нибудь работу. Она может присматривать за ребенком, делать что-нибудь по дому или еще что-то. Денег у нее нет.

— Тобиас, мы с тобой даже не знаем, разрешается ли в принципе оставлять ребенка, у которого бывают конвульсии, под присмотром неквалифицированного взрослого человека.

— Не говори глупости, — возражает Тобиас. — Мы с тобой сами неквалифицированные. Предоставь это мне. Я поговорю с ней об этом.

***

Внизу, в долине, по очереди зацветают фруктовые деревья: миндаль, персики, сливы. Над долиной как будто висит облако цветущих садов, похожее на дымку, как при замедленном показе артиллерийского обстрела.

Тобиас выработал у себя избирательную глухоту, как у старого канонира. Он улавливает только те частоты, которые хочет. Плач Фрейи в эти частоты не входит. Я начинаю замечать, что и звук моего голоса тоже.

Я пытаюсь добиться, чтобы мы придерживались какого-то распорядка дня. А Тобиас и Фрейя всячески мне в этом мешают. Фрейя дремлет, когда по плану время кормления. Когда же она просыпается, я должна бросать все, иначе она снова заснет.

Когда я кормлю ее, она дугой выгибается назад, напрягаясь всем своим тельцем. Зачастую у нее бывают приступы рвоты, и мне приходится начинать все сначала. Вся моя одежда в пятнах от детского срыгивания. Я очень хорошо понимаю неугомонных птичек, которые без конца снуют за окном к своим птенцам. Как и у них, вся моя жизнь превратилась в одну беспрерывную процедуру кормления.

Я пробую научить Лизи присматривать за ребенком и выполнять домашнюю работу. Похоже, это приводит ее в панику. Вся ее уверенность в своих силах куда-то улетучивается, когда я читаю ей лекцию о том, как правильно стерилизовать бутылочки и подогревать молоко на паровой бане. Она старается изо всех сил, но пальцы не слушаются ее, расплескивая на пол драгоценное содержимое контейнеров с моим сцеженным грудным молоком. В ее испуганных глазах я вижу себя сварливой пожилой женщиной, которую преследует навязчивая идея относительно несущественных деталей. После таких занятий Лизи чаще всего в смятении ускользает, чтобы спрятаться в своем морском контейнере.

— Тобиас, — говорю я, когда мы с ним остаемся наедине, — пожалуйста, дай Лизи урок того, как нужно присматривать за Фрейей. Мне кажется, я ее запугала: она не воспринимает моих инструкций.

— Лизи прекрасно управляется с Фрейей, — говорит он. — Она всегда готова помочь.

— Она всегда готова помочь, когда об этом просишь ее ты — это попросту демонстрирует, как я нуждаюсь в том, чтобы ты участвовал в практических аспектах нашей жизни.

Но Тобиас уже не слушает меня. У него в гостиной рядом с печкой появился любимый уголок. Если он не пишет музыку, то занят тем, что консультируется с Салли по скайпу или электронной почте. К моему огорчению, высокоскоростной интернет — это единственное достижение современной жизни, которым мы здесь успешно обзавелись.

***

— Дорогая, пожалуйста, позвони в РЭО[36] и скажи им, что они просто обязаны вернуть обратно мои водительские права.

— Водительские права? Ты что, потеряла свои права?

— Да, и это ужасно неудобно. Со стороны твоего отца было довольно скверно умереть и предоставить мне самой водить автомобиль. Мне немедленно нужны мои права.

— Как, черт возьми, ты могла их потерять?

Мама хитрит, и по ее голосу это сразу слышно:

— Это не твоя забота, дорогая. Прислали такое грубое письмо. Они утверждают, что у меня недостаточно хорошее зрение, чтобы водить машину. Но это ведь полная чушь! Ну, возможно, я и не разгляжу на дороге какую-нибудь мышь. Но я совершенно определенно смогу разглядеть ребенка.

***