Светила - Элеанор Каттон Страница 27

Глава, в которой Коуэлл Девлин производит отнюдь не лучшее впечатление; Те Рау Тауфаре предлагает ценные сведения за сходную цену; Чарли Фрост что-то заподозрил, а мы узнаем, за какое преступление много лет назад был осужден Фрэнсис Карвер.

Когда неугомонному духу поручено, да еще и под влиянием алкоголя, разгадать загадку для кого-то другого, сперва он берется за дело охотно и ревностно. Но энергии Томаса Балфура хватало ненадолго, если предприятие, на которое он подписался, не было его собственной задумкой. Его воображение уступало место досаде, а оптимизм сменялся причудливой разновидностью нерадивости. Он хватался за новую идею и тут же ее отбрасывал, хотя бы потому, что новизну она уже утратила; он кидался в разные стороны одновременно. Это ни в коем случае не свидетельствовало о непостоянстве, но скорее уж о характере, привычном к энтузиазму искреннему и пытливому и подделок не признающем, – и тем не менее успеху оно не способствовало.

Балфур уже собирался встать от стола и покинуть гостиницу «Резиденция», как вдруг ему пришло в голову, что жалко бросать просто так полкувшина преотличного вина. Он вылил все, что осталось, в свой бокал и уже поднес его к губам, как вдруг заметил поверх ободка, что священник за соседним столиком отложил свою брошюру и, скрестив на груди руки, неотрывно смотрит на него, Балфура.

Точно пойманный на краже ребенок, Балфур отставил бокал.

– Ваше преподобие, – промолвил он. (По зрелом размышлении, для того чтобы напиваться, час и впрямь был довольно ранний.)

– Доброе утро, – отозвался священник, и по его акценту Балфур безошибочно распознал ирландца.

Балфур тут же расслабился и позволил себе забыть о хороших манерах: вновь взялся за бокал и осушил его до дна.

– Вашему другу очень посчастливилось, сдается мне, – отметил священник.

До чего ж не повезло ему с лицом – было в нем нечто от вечного мальчишки: этот сжатый рот, эта оттопыренная нижняя губа, эти мелкие зубы, как незрелые кукурузные зернышки. Его поневоле представляешь в шортиках и гольфах: жует хлеб со смальцем, тащит стопку учебников, перетянутых старым отцовским ремнем, стопка хлопает его по ноге. На самом-то деле ему все тридцать, может, даже сорок.

Балфур сощурился:

– Не припомню, чтобы мы вели разговор специально ради вас.

Незнакомец наклонил голову, словно признавая правоту собеседника:

– Безусловно, нет. И надеюсь, вообще не ради кого-либо стороннего.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что никому не пристало извлекать выгоду из подслушанных дурных вестей. Меньше всего – представителю священства.

– Дурные вести, говорите? Вы только что сказали, что ему посчастливилось.

– Посчастливилось, что у него есть вы, – отвечал священник, и Балфур вспыхнул.

– Знаете, только потому, что разговор был конфиденциальный, а вы его втихаря подслушали, на исповедь он ни разу не тянет! – сердито заявил он.

– Вы совершенно правильно проводите различие между тем и этим, – похвалил священник по-прежнему любезно. – Но я вас услышал неумышленно.

– Что до вашего умысла, нарочно там или не нарочно, – откуда нам знать доподлинно?

– Вы говорили очень громко.

– Откуда нам знать про ваш умысел, я имею в виду?

– В отношении моих намерений, боюсь, вам придется положиться на мое слово – или на одежду священнослужителя, если моего слова вам недостаточно.

– И в чем же я должен положиться на ваши слово и рясу? В чем их достаточность или недостаточность?

– В том, что я вовсе не собирался вас подслушивать, – терпеливо пояснил священник. – В том, что я умею хранить тайны, если меня попросить.

– Считайте, что уже попросили, – отозвался Балфур. – Я и прошу. И бросьте мне тут рассуждать о везении и дурных вестях. Это только домыслы – ничего подобного вы не слышали.

– Вы правы. Я приношу свои извинения.

– Вашего мнения, сами понимаете, никто не спрашивает. И никто им не интересуется.

– Приношу свои извинения. Я буду молчать.

Балфур погрозил ему пальцем:

– Но вы от нас отстаньте лишь потому, что я вас прошу, а не из-за правил исповеди. Потому что это была никакая не исповедь.

– Безусловно, нет; мы в этом уже сошлись. – И уже иным тоном он добавил: – В любом случае исповедь – это католическая практика.

– Но вы ж католик. – Внезапно Балфур осознал, что пьян вдребезги.

– Я принадлежу к Свободной методистской церкви, – поправил священник, ничуть не обидевшись, но с мягким упреком добавил: – О человеке не так уж много можно сказать по акценту, видите ли.

– Так акцент-то у вас ирландский! – сдуру ляпнул Балфур.

– Мой отец родом из Тирона [13]. До того как перебраться сюда, я служил в Данидине, а еще раньше – в Нью-Йорке.

– В Нью-Йорке – ну и местечко!

Священник покачал головой:

– Любое место зачем-нибудь да нужно.