Тонущие - Ричард Мейсон Страница 27

— Она была француженкой, а замуж вышла за чеха. Очень космополитичная дама. И очень эрудированная.

Я снова кивнул.

— У нее осталась большая квартира в Праге, полная мебели и картин, — рассказывал Эрик. — Кое-что из ее имущества может оказаться весьма ценным; в любом случае многие вещи необходимо продать. Я еду в Прагу через десять дней — именно столько мне потребуется, чтобы уладить здесь дела.

— Почему вы?

— Моя мать была единственной родственницей мадам Моксари. А я — единственный сын своей матери. Так что ехать мне. — Он вздохнул. — И думаю, вам следует отправиться туда вместе со мной. — Эту фразу он произнес тихо, почти робко. Видя удивление на моем лице и чувствуя, что я вот-вот начну отказываться, он поторопился продолжить: — У меня есть друг в Пражской консерватории. Вы наверняка о нем слышали.

Я молчал. Эрик взглянул на меня с тревогой и поинтересовался:

— Вам что-нибудь говорит имя Эдуард Мендль? — И он с торжествующим видом откинулся на спинку кресла.

Я тут же, как он и рассчитывал, словно воочию увидел перед собой морщинистое лицо, копну седых волос, крючковатый нос, узкие черные глаза. Лицо Мендля с детства было знакомо мне по обложкам граммофонных пластинок. Это имя было для меня свято с того самого мгновения, когда я впервые прикоснулся к скрипке.

— Откуда вы его знаете? — Я был поражен тем, с какой беспечностью и простотой Эрик упомянул имя этого великого человека.

— Он был другом моей двоюродной бабушки, — последовал ответ. — Приезжая во Францию с концертами, он всегда останавливался у нас.

— Но это же потрясающе!

— Вы не дали мне закончить. Думаю, Эдуард Мендль — как раз тот человек, который может стать вашим учителем. Вы приобретаете некоторую известность в Лондоне благодаря мсье Фуллертону. Подумайте, какую пользу может принести вам работа с Эдуардом Мендлем. Только представьте, что напишет мсье Фуллертон в своей следующей статье!

Я уже представил себе это.

— А почему вы думаете, что он захочет взять меня в ученики?

— Он с удовольствием послушает вас просто по моей рекомендации. Хотя Мендль — скрипач, он, вероятно, больше повлиял на мою игру на фортепиано, чем кто-либо другой. Мы с ним близко общаемся, он доверяет моему мнению.

— И вы считаете…

— Я считаю, что, если я попрошу его, он вас послушает. Остальное, конечно, будет зависеть от вас.

— Конечно.

Эрик понял, что его слова произвели на меня желаемое впечатление. Он медленно улыбнулся.

— Вы действительно считаете, что это можно устроить? — спросил я.

И лишь произнеся эти слова, я с острой болью подумал о том, как долго будут тянуться эти два месяца без моей любимой. Эрик взглянул на меня, — я в этот момент почти желал, чтоб он ответил «нет», чтобы эта удивительная возможность, о которой я прежде и мечтать не смел, прошла мимо меня. И тут же мне в голову пришло, что мы с Эллой сумеем вынести эту разлуку.

А потом Эрик заговорил.

— Я уверен в этом, — сказал он твердо. — Но вам придется уговорить своих преподавателей в Гилдхолле отложить ваше поступление на один семестр.

При этой мысли я снова сник: у меня было мало надежды на успех столь беспрецедентной просьбы. Я немного повеселел — но лишь немного, — когда Эрик сообщил мне, что уже побеседовал с Реджиной Бодмен и та обещала использовать свое влияние.

— Жизнь в Англии очень забавно устроена, — усмехнулся он. — Все делается за кулисами, а Реджина знакома с деканом факультета струнных инструментов в Гилдхолле. Он ее друг.

Мое сердце снова упало. Всех, кто мог быть полезен Реджине Бодмен, она называла своими друзьями. Это выражение не подразумевало ни близости, ни привязанности ни с одной из сторон. Однако после следующего замечания Эрика мои надежды снова возродились.

— А еще он — любовник мсье Фуллертона, — произнес он спокойно.

— Откуда вы знаете?

— Вас не должно это волновать. Имея за собой поддержку мсье Фуллертона и мадам Бодмен, мы, вполне возможно, сумеем все это устроить. А если вы решите ехать в Прагу, не откажетесь ли вы разделить со мной квартиру мадам Моксари?

— Это очень благородное предложение, но я не могу вас обременять.

Последовала пауза.

— Мне будет одиноко без вашего общества.

— В таком случае я… с удовольствием принимаю ваше приглашение.

— Единственной мздой, какую я с вас возьму, будет небольшая помощь в организации аукциона. Так что за квартиру платить вам не надо, а Прага — очень дешевый город. Мы там будем жить по-королевски, а не так, как здесь, в Лондоне, — развел он руками, — словно крысы. Я не люблю жить в таких дырах, Джеймс.

И мы, пребывая в приподнятом настроении, пожали друг другу руки, договорившись следовать намеченному плану, после чего я встал с дивана, собираясь уходить, при этом я светился от волнения, но говорил себе, что не следует слишком на многое надеяться, ведь предстояло еще преодолеть множество препятствий. Однако я от всей души поблагодарил Эрика за его великодушие.

— Не за что, — ответил он. — Вы мне очень нравитесь.

Мне было неловко от столь прямодушного признания, и я разозлился на себя за эту неловкость. После чего с новой силой пожал его руку — именно так англичане выражают признательность друзьям. Проделав это, я вспомнил, как Элла порицала присущую англичанам физическую сдержанность, — мы долго обсуждали с нею этот вопрос. Так что я отпустил руку Эрика и обнял его, испытывая при этом некоторую гордость: доказал самому себе, насколько свободен от условностей. Он обнял меня в ответ, довольный, но явно удивленный.

— Спасибо, — снова с чувством сказал я.

— Я уже говорил, это пустяки, — повторил он, глядя мне прямо в глаза. — Доставлять радость друзьям — значит доставлять радость себе.

И я отправился домой. Постепенно сгущались синие сумерки; розовые оттенки уступали место золотистым, а потом серым, покуда солнце неторопливо садилось за крыши и пелену смога, висевшую над огромным городом. Глядя на небеса над головой, огромные и прекрасные, я думал, что все их великолепие не может сравниться с грандиозностью моего счастья и все их краски блекнут в сравнении с богатствами моей жизни.

Конечно, я фантастически преувеличивал, но Элла научила меня давать волю фантазии. Я сел на берегу реки и стал смотреть, как солнце уходит за горизонт, сначала отыскивая в его мощи метафору, а после просто спокойно отдыхая в бледном тепле его прощальных лучей.