Генеральша и ее куклы - Светлана Шишкова-Шипунова Страница 27

Теперь она думала о сестре. Должна ли она рассказать ей про Толика или лучше пока воздержаться? Если рассказать, с Милой наверняка случится истерика. Во–первых, она не поверит, рассердится на Лану, ещё, чего доброго, обвинит в том, что она наговаривает на её «идеального», а если и поверит, то как же ей будет неудобно, стыдно перед ней. И самое главное: а что, если у Толика это не просто так, а серьёзно? У Ланы не выходила из головы его счастливая, какая‑то даже идиотская улыбка там, в машине, она никогда его таким не видела, значит… И вот если это, не дай Бог, серьёзное что‑то, а Мила, узнав от неё, что у него кто‑то есть, начнёт разбираться, выяснять, не подтолкнёт ли его вся эта катавасия к решительному шагу? Возьмёт и скажет: да, Милочка, я полюбил другую женщину и ухожу от тебя к ней. Так‑то он боится, скрывает, и, может, постепенно все у него и пройдёт, а вот если вскроется, может и до развода дойти, и кто тогда будет виноват во всём? Она, Лана. Зачем выдала, зачем не промолчала? Враги на всю оставшуюся жизнь. А ведь и Толик ей не чужой, и его по–своему жалко.

Промелькнувшая вдруг мысль о Толике показалась ей важной. Да, вот именно, его тоже жалко! Уж она‑то знает, что сестра её Мила – не подарок, ещё какой не подарок! По большому счету вообще непонятно, как Толик столько лет с ней прожил, и все – «Милочка, Милочка». Что ж, рано или поздно, это должно было случиться, и не потому, что она на четыре года старше (хотя и поэтому тоже), а потому, что на самом деле они совершенно, совершенно разные. Милка – властная, любит командовать, любит, чтобы всё было по её, как она скажет. А Толик… он тряпка, слабак, подкаблучник, он её просто боится, и вот этот‑то страх выдаётся за любовь. Так не пора ли прекратить комедию?

Фу, какая я злая, с чего это я так, — одёрнула сама себя Лана и решила пока ничего не предпринимать, а посоветоваться сначала с Мирусей. Рассказывать об увиденном по телефону она не станет, это никаких денег не хватит, а потерпит до намеченной уже поездки в Москву.

Но ещё до отъезда она нарочно навестила семейство на пороховой бочке, чтобы разведать обстановку. Посидели, попили чайку, у Милы, как всегда, — пирожки и вообще наготовлено всего полно. Лана глаз не спускала с Толика, рассчитывая увидеть в нём какую‑то перемену, но тот – хоть бы что, по–прежнему: «Милочка, Милочка…» и тому подобные нежности, а сам уплетает за обе щеки. И Мила тоже: «Толичка, Толюня…», аж противно. Так и хотелось сказать прямо при нём: «Ты спроси, кого он на машине катает?», но – сдержалась, промолчала.

В Москве, в первый же вечер, было рассказано старшей сестре про Толика и добавлено красок про девицу, которую Лана на самом деле разглядела плохо, но которая, безусловно, моложе и уже в силу этого симпатичнее, чем Мила, и вот в этом‑то и состоит главная опасность.

Руся выслушала спокойно и сказала, убив наповал:

— Я все это знаю.

— Откуда?!

Оказалось, от самой Милы.

— Как! И она знает?!

Оказалось, что это давно уже тянется, и уже были у них между собой разборки, и Мила призывала на помощь старшую сестру, и та пыталась Толика увещевать, тот клялся и божился, что любит Милу и детей и уходить из семьи не собирается, и Мила вроде как простила и даже сделала вид, что поверила, будто все там кончилось, но, видимо, ничего не кончилось, а все продолжается.

— Давно ты их видела?

— Недели две назад.

— Значит, продолжается. Я так и думала.

Лана, уязвлённая тем, что сестры скрыли от неё всю эту историю, обрушилась за глаза на Милу: мол, дура она, дура, разве можно такое прощать, выгнать его, и пусть идёт, ещё посмотрим, как он проживёт без нашей Милки, она же ему как мать, накормит, напоит, обстирает, обгладит, спать уложит, а если он думает, что эта коза будет за ним так ухаживать, то он очень ошибается, ей совсем другое от него нужно…

— Да ладно, — сказала Мируся. – Ты‑то своего не выгоняешь, а чем он лучше?

Муж Русланы, Виталик, был, и правда, человек беспечный и безответственный, большой любитель выпить и погулять, но с поличным, как Толик, никогда не попадался. В последние годы, не сумев как следует приспособиться к новой жизни, стал пить ещё больше и, выпив, делался агрессивным, срывал зло на Лане, а главное, постепенно переложил на неё все заботы о содержании семьи. Не сказать, чтобы самой Лане это нравилось. К сорока пяти годам за спиной у неё были две попытки развода, нервные срывы, мимолётные истории на стороне, не приносившие, впрочем, большого утешения. В этой маяте, в череде скандалов и примирений выросли у неё дети, а сама она, свыкшись с мыслью, что семейная жизнь не удалась, тем не менее, считала, что надо нести свой крест до конца. Лана успевала работать на двух работах, при этом умудрялась хорошо выглядеть и не терять оптимизма.

Мила, в свою очередь, тоже жалела сестру, говоря:

— Мой Толик хоть дома что‑то делает, у него руки ко всему приспособлены – и прибить, и повесить, и починить. А этот (она имела в виду Виталика) ни за холодную воду не берётся, только лежит на диване и смотрит телевизор – футбол да бандитские сериалы, даже ремонтом в квартире бедная Ланка сама занимается.

— Оба хороши, — подводила итог Руся.

Периодически она устраивала то одному, то другому зятю взбучку, они её даже немного побаивались, может, не столько её, сколько В. В., который виделся и общался с ними редко, только на больших общесемейных торжествах, но даже на расстоянии авторитет его срабатывал и заставлял зятьёв хотя бы ненадолго опомниться от пьянок–гулянок.

А насчёт Толика Руся объяснила: на сегодняшний день ситуация такова, что он их обеих любит, то есть и Милу, и ту девицу.

— Это он сам тебе сказал? – удивилась Лана.

— Да, я, говорит, люблю эту женщину и пока не могу её оставить. Так оставь Милу, не мучай. Нет, я не хочу её оставлять, я её тоже люблю.

— Гад какой! Всех он любит. Так не бывает!

— Представь себе, бывает, — усмехнулась Руся. — Бывает, но рано или поздно проходит, потому что человек не рассчитан на такую нагрузку. Так что Милочке нашей, если она действительно хочет сохранить семью, надо просто набраться терпения и ждать.

Лана подумала, что сестра вечно всех защищает, даже тех, кто совсем неправ, вечно она ищет какие‑то смягчающие обстоятельства, ей бы адвокатом быть.

— Хорошо тебе, Русичка, ты не знаешь, что это такое, когда муж изменяет, тебе ни тот, ни этот никогда не изменяли, поэтому ты так рассуждаешь. Если б ты побывала хоть раз в жизни в этой шкуре…

И тут она сказала:

— Зато я однажды, очень давно, была в шкуре той девочки из троллейбуса.

— Слу–у–ушай! – осенило Милу. – А может, у неё роман?

Лана оторвала напряжённый взгляд от дороги (они ехали по недавно построенному мосту через глубокое ущелье) и с изумлением посмотрела на сестру.

— Ты чё, совсем?