День дурака - Иосип Новакович Страница 27

В казарме неподалеку от Вуковара, находившегося под контролем хорватов, Иван и Ненад, бармен из Низограда, случайно оказавшиеся в одной части, сидели на своих койках. Больше в казарме никого не было. Протяжный стрекот сверчков и кваканье лягушек долетали с влажными ветрами с далекого пруда и тонули в серных пробках в ушах Ивана, царапали барабанную перепонку, прыгали вокруг «улитки» во внутреннем ухе и через евстахиеву трубу проникали прямо в горло. Их было трудно сглотнуть, поскольку в горле все еще стояла кровь убитых во время вчерашнего марш-броска пленных. Ивана тошнило при мысли, что федеральные войска защищают банды террористов-четников, например группировку международного преступника Аркана. Когда Иван ходил вокруг казарм, то рубашка и носки от пота приклеивались к коже. Он то и дело дрожал, несмотря на жару, будто собирался стряхнуть с себя одежду, пот и далее кожу и оказаться в неком воображаемом чистом мире, правда, не получалось представить ничего прохладного и чистого.

– Ненад! – Иван испугал сослуживца своим криком. – Кажется, дождь собирается.

Он засмеялся, хотя это было трудновато с комком в горле.

– У тебя нервы ни к черту. Ну ничего, у меня тоже.

Ненад зажег сигарету.

– Ну-ка потуши! Нельзя курить по ночам.

– Это последняя. Тот парень угостил меня вчера вечером.

– Я бы ничего у него не брал. Слушай, он хвастался, что размозжил головы…

Иван выхватил сигарету у Ненада изо рта и вдавил с неприятным скрежетом подошвой сапога в шероховатый цемент.

– Придурок! – воскликнул Ненад. – Скажи спасибо, что я спать хочу, а то вмазал бы тебе хорошенько.

– Сомневаюсь. Смелости не хватит. Если бы мы с тобой не были трусами, то разве остались бы в этой смехотворной армии?

Синие лучи света медленно ползли сквозь влажный воздух.

– И куда бы мы пошли? Они расстреливают дезертиров.

Вдалеке загудел паровоз, словно филин, ищущий подругу. А потом прогремела серия взрывов такой силы, что банки на складе задрожали и загремели.

Утром громкий дождь сбивал желтые листья с буков и дубов. Капли падали в грязь, поднимая фонтанчики брызг. Сырость принесла с собой запахи ядовитых грибов и опавшей листвы, причем не только недавней, но и той, что пролежала целый год или даже тысячу лет, вместе с затхлым запахом всех существ, чьи останки лежали в земле, и тех, что живут сейчас, выползая из мутных луж и вылупляясь из яиц: улиток, лягушек, дождевых червей. Когда дождь прекратился и листья осели, а холодный ветер отнес их в сторону, вода продолжала падать большими скользкими каплями, которые свисали, переливаясь и поблескивая на солнце, прежде чем упасть на людей внизу, закатиться им за воротник по волосатым шеям. Большинство солдат сидели под зелеными тентами, но кое-кто, включая Ивана, расположился под дубом. Пропитанная водой кора казалась темнее. Иван размышлял, почему у дуба кора трескается. У березы она растягивается, как резина, а у дуба рвется и торчит во все стороны какими-то зазубринами и космами.

Иван попытался зажечь мокрую сигарету. Красная головка спички оставила след на влажном коробке, а потом улетела в след от ботинка, наполненный водой. Спичка погасла, и тут из лужицы выскочил маленький лягушонок, коричневый и веселый. Иван сплюнул в эту лужицу, поджал губы, почесал нос и потер глаза под изогнутыми бровями, но так и не смог привести себя в состояние боевой готовности.

Чаще всего по ночам солдаты федеральной армии палили по Вуковару из минометов, танков и пушек. Они целились во все места, где могли укрываться хорватские воины, и стреляли по случайным домам гражданского населения.

– Стреляйте без разбору, – поучал капитан. – Это просто хорваты, дети усташей, родители усташей, бабушки и дедушки усташей. Они всегда будут такими и были бы счастливы сейчас сделать с вами то же самое. И если вы их не уничтожите – они уничтожат вас!

При этом капитан тряс своими всклокоченными волосами, посеребренными проседью, и быстро подмигивал, глядя из-под густых черных бровей.

Половина пушек не работала, поскольку они проржавели, а солдаты забывали смазывать их. В свободное от стрельбы время солдаты играли в карты и смотрели американские порнофильмы, подключая видеомагнитофоны к батареям танков. А еще пели:

О, моя первая любовь, течет ли в тебе славянская кровь?

Ласкаешь красавицу ты или нет, не забудь смазать свой пистолет.

О, первая ненависть моя, смогу ли стерпеть тебя я?

Они пели много других песен, к которым Иван относился с презрением. Интересно, почему в стольких песнях поется о первой любви, потерянной любви, зачем вся эта ностальгия. У самого Ивана первая любовь осталась в детстве. С другой стороны, детство, наверное, было самым искренним периодом его жизни, к которому прививались все другие события, словно яблоки к сливе, на которой они вырастали мелкими и кислыми.

В детстве Иван влюбился в девочку по имени Мария. Как-то раз зимой, перед тем как пойти на вечер по случаю Нового года, Иван поставил ботинки на плитку, чтобы нагреть их, а сам пошел в ванную побриться, хотя в этом тогда еще не было необходимости. Резиновые подошвы расплавились, но других ботинок не было, поэтому Иван пошел на танцы в этих. Пока он ждал Марию на лестнице, то впивался ногтями указательных пальцев под ногти больших так сильно, что несколько капель крови упали на золотистую плитку на полу.

Иван проводил Марию в спортивный зал, где и начались танцы. Ее волосы пахли ромашкой. Иван наступал ей на ноги и, чтобы избежать этого, отодвигался от нее подальше. Подружки Марии перешептывались. А Ивану казалось, что они хихикают из-за его расплавленных подошв. Он выскользнул из зала, его щеки горели от стыда. Через несколько дней они с Марией поболтали перед ее домом. Иван ходил вокруг девочки кругами, желая дотронуться и поцеловать ее, хотя и понимал, что не сможет этого сделать. Он пощупал языком дырки в зубах, из которых вывалились пломбы, проклиная зубных врачей из государственной клиники.

Вспоминая об этом случае спустя годы, Иван испытывал стыд. И заливал свои стыд ракией. В начале кампании у них были запасы замечательной сливовицы, золотистой и обжигающей горло, а теперь осталась только прокисшая бледная ракия после вторичного брожения. Кофе не было. Капитан выкинул мешок кофе в реку, приговаривая:

– Больше никаких вонючих мусульманских традиций и турецкого кофе, ясно вам?

– Но кофе пришел в Турцию из Эфиопии, – возразил Иван, глядя, как коричневые рыбы всплывают и открывают желтые рты, заглатывая темные зернышки, похожие на рассыпавшиеся четки молитв о даровании бессонницы, оставшихся без ответа.

– Это тоже мусульманская страна.

– Но не всегда ею была, и вообще там живут копты, их религия очень близка православию, – сказал Иван.

– Не важно. У нас нет фильтров, а если не фильтровать, то получится турецкий кофе. Турки могут пить грязь, а потом вытирать задницу пальцами, но для нас это ненормально.