Медленные челюсти демократии - Максим Кантор Страница 27
Медленные челюсти демократии - Максим Кантор читать онлайн бесплатно
Ради большой расы цивилизованных господ следует жертвовать туземным патриотизмом.
Штука в том, что родовая структура есть зародыш коммунистических отношений, внутри своего этноса, внутри своей семьи человек способен на самопожертвование, на отказ от материальных интересов ради некоей (неактуальной для цивилизации) морали. Первейшей задачей демократической империи является разрушение семейной морали. Гигантские миграции последних веков эту задачу решают вполне.
Опыт бегства есть наращивание жажды свободы, говорит Тони Негри. Метафора подкупает, остается только спросить, имеет ли значение направление бега. Внутри империи бег по необходимости является центростремительным. Как бы диффузно ни выглядели перемещения лиц, спасающихся от войн или просто ищущих работы — эти перемещения выгодны империи и строго направлены. Беженцы, пересекающие континенты, эмигранты, бегущие от нужды, — все они прежде всего выполняют необходимую для империи функцию: они стирают природные границы обитания, они отменяют идею Родины, они противопоставляют идее этноса — идею империи. Случись завтра война, за кого будет сражаться уроженец Ямайки, живущий в Лондоне, румын, шьющий пальто на немецкой фабрике, расположенной в Китае?
И тем не менее обитатель белой Европы встревожен: сколько же, в сущности, прав он может дать выходцам из третьего мира — арабам, африканцам, латиноамериканцам — без ущерба для прав собственных? Эвон, понаехало народу, и ведь работать, стервецы, не хотят, а права, дотации, субсидии, пособия им подавай. Что с того, что таким образом Европа расплачивается за свои колонии — платить ведь никому не хочется. И говорится строго (а скоро придет время, когда это будет сказано еще строже): уж коль скоро вы пришли к нам жить, будьте любезны, принимайте наши правила или убирайтесь прочь. Тот ответ, который мог бы прозвучать (Мы бы рады убраться, да некуда: нашу страну разбомбили в интересах разума и добра — или колонизировали и выкачали из нее все деньги и ресурсы — или поставили в невыносимые экономические условия), разумеется, не звучит — он никогда не будет услышан. Заявлено внятно: существует один путь в одну цивилизацию, существует один уважаемый общественный строй, и если не можешь этому строю соответствовать — дела твои крайне плохи. Десятки и сотни беженцев повторяют одно и то же: мы хотели бы вернуться на родину — но у нас теперь нет родины. Виноваты ли мы в том, что бежим туда, где тепло и сытно? И мы даже не помним — не хотим помнить, — что та страна, где нам выдали пособие по безработице, разбомбила вчера нашу страну. Этих людей цивилизация (которая все еще называется христианской) и демократия, конечно, могут понять и одарить бесплатным супом, но и тревога не отступает: а ну как подожгут безработные мерзавцы машины, взорвут небоскреб? Проверять, изолировать, следить — демократия должна охранять себя.
Возникает, по сути дела, новый расизм, с не меньшими, нежели прежде, ясными основаниями для неравенства. Вообще говоря, совершенно безразлично, будешь ли ты подвергнут дискриминации за то, что ты еврей, велосипедист, мусульманин или варвар (используя терминологию современной идеологии). Последнее определение обладает той же широтой трактовки, как некогда популярный термин «враг народа». Варваром может стать любой: выходец из страны, внедрившей медицину и математику или представитель нации, по неосторожности допустившей социалистическую революцию. Это все разные стадии варварства — и все опасны для капиталистической демократии.
Опасны прежде всего тем, что, будучи имплантированы в тело цивилизованной империи, эти типы варварства представляют (несмотря на то, что объявлены варварством) иную цивилизацию и иную культуру. Они пленники демократии, но и демократия становится их заложницей. На данном этапе обывателю метрополии кажется, что, введя ограничительные меры, привилегированное положение римского гражданина можно спасти. Тем не менее неприятности римской империи начались с того момента, когда наемные войска стали представлять ее интересы.
Демократическая империя строится на том фундаменте, который впоследствии непременно развалится.
Но сегодня кажется, что принцип обмена, рыночная цена, возможности разумной наживы — вот гарантия того, что интересы всех граждан соблюдены — ну зачем же варвару разрушать свой прилавок на рынке? Все, что имеет рыночную цену, кажется демократии вечным.
Сказать, что демократия погрязла в коррупции, — не новость. Более того — это банальность. С таким же успехом можно сказать, что церковь погрязла в отпущении грехов. Но церковь затем и существует, чтобы отпускать грехи, — а демократия затем и существует, чтобы торговать правами и свободами.
Проще всего наблюдать использование рынка прав в отношениях с бывшими колониями и слабыми в военном отношении соседями. Именно гражданскими правами демократическая Империя торгует с внешним варварским миром. Варварам сопредельных с цивилизацией стран рекомендуют приобрести немного демократии в обмен на природные ресурсы, и попробуй они отказаться! Это такой демократический рэкет: выставляйте на рынок свое добро — и тогда мы забудем о вашем бесправии. В сущности, это парадоксальное предложение: бесправие можно понять как таковое лишь по отношению к наличию прав — в данном же случае обладатель прав, то есть тот, кто определил бесправие соседа, обещает ему уравнять свои права с его бесправием, если тот отдаст ему богатство. Для данной операции привлекают рыночный механизм — ведь обмен в представлении западной цивилизации есть субститут свободы. Вы сможете свободно обменять свои товары на наши гражданские права, — и встраиваясь в отношения нашего цивилизованного рынка, вы перестаете быть варварами, хотя теряете независимость. Иное дело, что обладание гражданскими правами не гарантирует дикарям того, что права, в свою очередь, можно обменять на богатство — но ведь и индульгенцию нельзя было сдать обратно в церковь, чтобы вернуть деньги. Важно то, что грехи отпущены, а права приобретены — но еще важнее то, что человек, по низменной природе своей, всегда будет грешить, а права зависимых в финансовом отношении людей — вещь крайне ненадежная. Дикарям всегда потребуются дополнительные права, а грешникам — дополнительные индульгенции. И стало быть, рынок будет функционировать нормально. Пока есть что взять с человека — демократия себя прокормит.
Что же касается граждан самой демократической Империи, то они понимают, что на руках у них ликвидный товар — несомненно ценные права человека. Эти права меняются на акции, бонусы, доли в бизнесе. Если на внешнем рынке гражданские права — это рычаг управления соседями, то на внутреннем рынке — это моральные оправдания для удачной сделки. Ловкость, хитрость, подлость, сила, обман — эти необходимые для удачного бизнеса свойства оправданы могут быть одним: построением общества, где соблюдаются права и свободы. Помилуйте, скажут иные, но ведь безработица, инфляция и нищета — это и есть бесправие! Невозможно осуществить захват соседней корпорации, невозможно уволить работников, невозможно закрыть производство, не унизив людей; в сущности, рынок только поражением прав и занят, — и если соревнование затеяно чтобы победить, права проигравшего будут попраны. Однако если соревнование рассматривать как выражение гражданского права в некоем абстрактном смысле, то конкретную беду можно забыть. Обмен рассматривается в своем символическом значении, но совсем не в конкретном выражении — не станем же мы доискиваться, кто и кого обманул. Рынок есть знаковое выражение свободы, а личная свобода гарантируется гражданскими правами — которые есть тоже своего рода знак.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии