Пасхальный парад - Ричард Йейтс Страница 27

— Сейчас она в больнице?

— Пока нет. Врач обещал распорядиться, но все это может занять время. Мы ждем «скорую» во второй половине дня.

К моменту, когда Эмили вышла на перрон в Сент-Чарльзе из раскаленного вагона, «скорая» еще не приезжала. Сара, приехавшая за ней на старом «плимуте», которым она пользовалась вместе с сыновьями, встретила ее словами:

— Ах, Эмми, я так рада, что ты здесь. Сразу отлегло от сердца.

Они двигались черепашьим шагом. Сара с таким недоумением посматривала на рычаг переключения передач и на педали, как будто видела их в первый раз.

— Забавно, — сказала Эмили при виде огромного бело-розового торгового центра. — Когда я приехала сюда впервые, здесь ничего не было.

— Дорогая, все меняется, — заметила ей Сара. Но в старом уилсоновском имении решительно ничего не изменилось, если не считать вымахавших в человеческий рост сорняков, в которых давно потерялась табличка с надписью «Большая усадьба». Перед домом стоял блестящий красно-коричневый «тандерберд» Тони. Раз в два года он покупал себе новую машину и никому не позволял садиться за руль. Если верить Саре, это была его единственная странность.

— Тони дома? — спросила Эмили.

— Нет, он и его друзья — они все с «Магнума» — с утра уехали на рыбалку, так что он еще ничего не знает. — Припарковавшись на почтительном расстоянии от «тандерберда», она вышла из машины и, с озабоченным видом уставившись на ключи, сказала: — Эмми, послушай. Ты, наверно, умираешь с голоду, но мне кажется, нам надо сначала заглянуть к Пуки. А то она там лежит на полу, понимаешь?

— Да, — согласилась Эмили. — Да, конечно.

Они направились по хрустящему гравию к потрескавшейся на солнце гаражной коробке, слишком тесной для современных автомобилей. Эмили не раз бывала у матери в ее квартирке из гипсокартона над гаражом (слушая ее бесконечную болтовню, она посматривала на их с Сарой детские фотографии на грязных стенах и только ждала предлога, чтобы улизнуть), но к тому, что увидела, поднявшись по скрипучей лестнице, она оказалась не готова.

Голая старуха лежала ничком — словно зацепилась за ковер и растянулась во весь рост. Жара здесь стояла такая, что только от этого можно было потерять сознание. По части виски все обстояло серьезно: восемь пустых бутылок из-под «Беллоуз партнерз чойс» стояли шеренгой. Может, она постеснялась сложить их в мусорную корзину, которую опорожняли мальчики? Всем своим видом Пуки как бы говорила: «Вы уж меня, девочки, извините, но что-то надо со мной делать».

— Может, перенести ее в кровать? — предложила Сара. — До приезда «скорой».

— Да. Хорошая мысль.

Сначала пришлось навести порядок в спальне. Скомканные простыни, похоже, не менялись неделями, а чистый комплект Сара не нашла, но, худо-бедно, они перестелили постель. И затем уже вернулись в гостиную, обливаясь потом и тяжело дыша. Перевернув мать на спину, они взялись с двух концов — Эмили под мышки, Сара под колени — и понесли. Маленькая Пуки оказалась весьма тяжелой.

— Осторожнее в дверях, — предупредила Сара. — Проем узкий.

Они усадили ее на кровать. Эмили поддерживала мать в этом положении, пока Сара расчесывала ее редкие волосы.

«Дорогая, бог с ними, — как бы говорила ей Пуки, чьи жиденькие прядки свободно болтались между зубьями гребня. — Я сама потом причешусь. Вы лучше меня прикройте. Прикройте меня».

— Вот так, — сказала Сара. — Уже лучше. Теперь ты ее немного разверни, а я подниму ноги, и мы ее… вот так… осторожно… хорошо.

Пуки теперь лежала, голова на подушке, а ее дочери стояли над безобразным немощным телом с чувством облегчения от сделанной работы.

— Знаешь что? — радостно сказала Сара. — Многое бы я отдала, чтобы в ее возрасте у меня сохранилась такая фигурка.

— Мм… У нее есть ночная рубашка?

— Не знаю. Сейчас посмотрим.

Все, что им удалось найти, — это легкий летний халатик, почти чистый. Склонившись над матерью, то и дело мешая друг дружке, они продели вялую конечность в один рукав, а затем просунули под ней ветхую ткань и принялись за второй рукав. Покончив с халатом, они закрыли мать простыней до подбородка.

— Все это, знаешь, непросто, — продолжила Сара уже в гостиной, где они собирали бутылки. — Жить с ней рядом… сколько уже прошло? четыре года?.. это, знаешь, испытание.

— Я себе представляю.

— Ты это видишь? — Держа в одной руке три или четыре бутылки, Сара свободной рукой обвела пространство вокруг. На всех поверхностях лежала глубоко въевшаяся грязь. Пепельницы ломились от сигаретных окурков. — А теперь иди сюда. — Она привела сестру в ванную комнату и показала ей унитаз, весь коричневый — что выше, что ниже уровня воды. — Ах, если бы только она могла остаться в городе, где ей было чем себя занять и с кем провести время.

А что ей делать здесь? Она весь день торчит у нас, сама не смотрит телевизор и нам не дает, а только говорит, и говорит, и говорит… Я вижу, как Тони уже начинает тихо сходить с ума, а она… она…

— Я знаю, дорогая.

Они спустились во двор — свежий воздух, даже несмотря на жару, принес облегчение — и отнесли груду бутылок в кухню большого дома, а там затолкали их поглубже в мусорный контейнер, кишевший мухами.

— Знаешь, о чем я думаю? — сказала Сара, когда они, обессиленные, присели на кухне. — Я думаю, мы с тобой заслужили по стаканчику.

«Скорая» приехала среди дня — четверо решительных молодых людей в белоснежных халатах, получавших от своей работы видимое удовольствие. Они зафиксировали больную на алюминиевых носилках, быстро, но не без деликатности снесли ее вниз, загрузили в машину, захлопнули дверцы и были таковы.

Вечером сестры поехали в больницу, где усталого вида врач объяснил им природу инсульта. Их мать может умереть днями, а может прожить еще много лет с серьезным поражением головного мозга В последнем случае ее, скорее всего, придется поместить в спецучреждение.

— А спецучреждения стоят денег, — прокомментировала его слова Сара по дороге домой, пролегавшей через чистенькие новые кварталы. — Которых у нас нет.

Впереди возникла неоновая вывеска: «ПЕРЕКУСИТЕ», а ниже, буквами поменьше: «Коктейли». Сара зарулила на автостоянку.

— Я еще не готова вернуться домой, — заметила она. — А ты?

Когда они втиснулись в тесный кабинет, Сара сказала:

— Мне захотелось посидеть под кондиционером еще больше, чем выпить. Правда, хорошо? — Она подняла стакан, чтобы произнести тост, и вдруг помолодела на десяток лет. — За то, чтобы Пуки полностью выздоровела!

— Вряд ли, Сара, нам стоит на это рассчитывать. Доктор сказал…

— Я знаю, что сказал доктор, но я также знаю нашу мать. Пуки — это нечто. Крепкий орешек. Она выкарабкается, вот увидишь.

Спорить было не о чем, и Эмили согласилась с сестрой: поживем — увидим. На какое-то время за столиком воцарилось молчание, и, пользуясь этим, с некоторой растерянностью и грустью Эмили еще раз проиграла в голове события прошедшей ночи. Нед? Тед? Наступит ли в этом вопросе какая-то ясность? Неужели с ней случилось то, что у алкоголиков называется отключкой?