Дорога в декабре - Захар Прилепин Страница 27

Хасан все ухмыляется.

— Я беру на себя самую тяжелую часть операции, — продолжает Язва. — Собственно, прости за тавтологию, операцию. Покупателя ты сам найдешь. Позвони по старым телефонам, может, среди твоих друзей по двору есть какой-нибудь завалящий полевой командир. Торговаться пойдет Тельман. И — две штуки наши. Или четыре, а, Тельман?

Язву внезапно увлекает новая, назревшая в его голове шутка. Он подходит к играющим.

— Парни, смотрите, какой непорядок. Саня у нас Скворцов, Вася — Лебедев, а Слава — какой-то Тельман. Слава, давай ты будешь… Вальдшнеп?

Вася Лебедев довольно смеется. Саня смотрит на Язву удивленно, такое ощущение, что он даже не понял, о чем речь. Слава недовольно молчит.

— Отстань, Гриша, я уже говорил, что я русский, — выговаривает он.

— А я тувинец! — хуже прежнего смеется грязно-рыжий Вася, щуря южно-русские глаза с бесцветными ресницами.

Парни рассаживаются обедать. Режут лук. Никогда мужики не едят столько лука и чеснока, как на войне.

Семеныча по рации вызывают в штаб. Он кличет Васю Лебедева и Славу Тельмана. Слава сразу встает, сбрасывает с тарелки недоеденные макароны в чан для отходов, берет автомат и выходит. Вася давится, ложку за ложкой набивает рот недоеденным. От выхода возвращается, берет кусок хлеба и луковицу.

После обеда мы с Саней выходим на улицу покурить. Бездумно обходя школьный двор, я заглядываю в каморку к Плохишу. Эта скотина там водку в уголке разливает. Астахов и Женя Кизяков стоят со стаканами наготове.

— А, сволочи! — кричу.

— Тихо! — зло шипит Плохиш. — Шеи там нет? А начштаба?

— Будешь? — предлагает мне Женя Кизяков.

— Ща, я Саньку позову, — я выглядываю на улицу. — Санек! Давай сюда.

Мы быстро выпиваем. Закусываем луком. Опять выпиваем. Разливаем остатки… Плохиш засовывает пузырь в щель меж полами. Бутылка звякает, видимо, там уже таятся ей подобные, опустошенные.

— Плохиш, ты весь энзэ пропьешь! — смеюсь я.

Выходим на улицу. Закуриваем. Сладко туманит голову. Санька все никак не развеселится.

— Ты чего такой, Сань? — спрашиваю.

— А?

— Ты где?

— Как где?

Я смеюсь.

— Девочку хочу, — вдруг говорит Саня.

— К ужину? — глупо шучу я и, понимая это, продолжаю: — Чего это вдруг? Только вторая неделя пошла.

— Ты представляешь, Егор, — вдруг говорит мне Саня, — я вот что подумал: это ведь ужас, что на земле есть девушки… тонкие, нежные…

— Чего ж тут плохого? — спрашиваю, чуть вздрагивая от нежданной Саниной искренности.

— Егор, ты пойми, вот ходят все эти существа, на них трусики надеты, тряпочки всякие… груди свои девочки несут… попки… и у каждой из них, подумай только, у каждой — ни одного исключения нет — между ног вот это розовое… серое… прячется, — Саша сглотнул слюну. — Это ведь божий дар, то, что у них это есть. Не у всех, конечно, божий дар… У многих — так, просто орган… Но у некоторых — это божий дар. А девушки, Егор, все девушки им торгуют. Балуются им — этим даром. Не так торгуют, чтоб блядовать, а просто разменивают… как дикари… на всякие побрякушки. Я пока пацаном был, в школе пока учился, думал, что нормальные девочки все недотроги. Ну, не так чтоб никогда и никому… но, по крайней мере, серьезно это делают, отчет себе отдают. Со шлюхами всё понятно, а вот если есть у девушки голова, она же понимает, что всякие прелести ей не просто так даны. Как думаешь, Егор? — не оставив ни секунды мне на ответ, Саня заговорил дальше: — Я до нашего спецназа три работы сменил. В разных конторах работал, у меня ведь отец буржуй, он меня пристраивал.

— Кем работал? — зачем-то спрашиваю я.

— Да какая разница, кем… Черт знает кем. Там полно было девушек, самых разных возрастов. Малолетки были — после школы, первый курс какого-нибудь юрфака… лет двадцати-двадцати двух были, которым замуж пора… замужние были, пару-тройку лет в браке… О разведенках вообще молчу… Не скажу, чтоб я там их всех перехапал. Было, конечно. Дело не в этом. Дело в том, что они с самого начала собой торгуют. Устроится такая девочка на работу, улыбается, заигрывает немного, но все красиво… пристойно… А потом, когда поближе познакомимся все… Восьмое марта, скажем, отметим… Вот тут надо только момент уловить, чтоб, как на рыбалке, подсечь. Выпила она чуть больше, развеселилась — ты ее рассмешил, заставил ее хохотать, всех девочек и не девочек тоже заставил смеяться… А потом вы курить выходите, и ты ее, пока она гордится перед подругами, что ты ее, а не их курить позвал, ты ее сразу — цап… Или другой вариант: ее парень обидел. Девочки обычно в этот день задумчивые приходят на работу, раздраженные даже… Главное, с менструацией этот день не перепутать. Вот ее парень обидел, а тут ты наготове. Ти-ли, ти-ли, заливаешь ей… изображаешь из себя такого внимательного, понимающего, всепрощающего… И веселого. Девушкам ведь нужны всего три вещи: чтоб их смешили, чтоб их баловали и чтоб их жалели. Я имею в виду, для того чтобы… они могли поделиться своим даром… Всего ничего им надо. И не дают они некоторым вовсе не из чувства собственного достоинства, а потому что тот, кто добивается, все условности необходимые не соблюдает. Сделай как надо, и всё будет как хочешь. Я это десятки раз видел. И сам пробовал. Иногда прямо на работе, в кабинете… Можно домой ее к себе позвать. Можно к ней в гости зайти. Или в гостинице. Погостил в ней и — до свидания… Я почему-то сразу никогда не понимаю всего бесстыдства происходящего. Зато сейчас очень хорошо понимаю… Ты подумай, Егор, мужики — они лопухи. Но в них, в хороших мужиках, нет этого бесстыдства. Они тоже, конечно, бывают хороши. Но у них, у мужиков, Егор, божьего дара-то нет. Хер себе и хер. Висит. Какой это божий дар? И самое главное, это не парни девочек снимают, а наоборот. Всегда наоборот. Есть, конечно, кобели. Но их мало. А все остальные мужики — простые существа, немудреные. Их самих девушки снимают. Я серьезно… Слабый, щекотный ток от них идет, от девочек: рассмеши меня, покатай меня на машине, купи мне что-нибудь… чулочки… пожалей меня, когда мне грустно… и всё!.. Ты представь, Егор! — Саня повернулся ко мне. — Он ведь совершенно чужой ей человек, этот мужик, парень, пацан. Никто ей. Она его едва знает. И она, девочка, совсем голая, ложится с ним вместе. В рот себе берет его… мясо. Из любопытства, что ли? Никогда не поверю, что случайному человеку это приятно делать! Ножки забрасывает ему… Куролесит, как заполошная… Он ее мнет всю… В троллейбусах, в трамваях все девочки сидят как подобает, никто на голове не стоит. Попробуй тронь там, в троллейбусе, девушку, погладь ее — тебе устроят. А вот если ты сделал какой-то набор действий, самый простой, — она сразу на всё готова. Она знает-то тебя на одну пару чул-ков и на четыре глупые шутки больше, чем соседа в трамвае. И уже готова от тебя зачать ребенка! Даже если у нее сто спиралей стоит, она все равно готова зачать! Чего они такие дуры?

Я молчу.

— Ты как думаешь, Егор, их Бог наказывает?