Черепашья луна - Элис Хоффман Страница 27

Телефонный звонок будит Люси, которая уснула на диване. Она, естественно, сначала думает, что это Эван, потому что тот звонит ей постоянно. Узнав голос, она мгновенно садится, сна как не бывало. Джулиан говорит, что ее сын в безопасности, но ей мало этого. Даже когда он объясняет, что мисс Джайлз живет далеко, даже когда он, сдавшись, рассказывает, где именно живет мисс Джайлз, Люси не отстает. Ей нужно знать, сколько у нее есть времени до того, как Джулиан отвезет ее сына на допрос в полицейский участок. Уже ночь, но Люси вскакивает и одевается. Наряд выбран тщательно: короткая черная юбка, шелковая блузка, туфли на каблуке. Когда собираешься просить, нельзя выглядеть как проситель. Это здравый смысл. Нужно выглядеть, будто имеешь право на то, о чем просишь, а она просит только о времени.

Она садится за руль и едет к болотам, но в темноте все выглядит иначе, и Люси боится, что не узнает дороги, пока не замечает поворот. Люси паркуется на обочине, возле лавровых деревьев, и на одежде остается их легкий запах, когда она пешком направляется к дому. В темноте она смотрит под ноги, повторяя, что ему скажет. Она скажет «прошу вас», и «спасибо», и «если бы у вас был сын, вы бы понимали». Но просить о милосердии труднее, чем быть милосердным, и Люси останавливается в нерешительности почти у порога. Она не замечает, что перед ней на дорожке сидит жаба. Оступившись, она поднимает пыль, и за оградой раздается лай. Низкий, жуткий утробный лай, как будто собака ранена.

Неужели в дом Джулиана Кэша наведались воры? Он не снял джинсы и потому только сует ноги в башмаки и выходит. Хватает непрошеного гостя за ворот, за мягкий отложной воротничок женской блузки. Потом в темноте, возле крыльца, видит, что это Люси, что выглядит она потрясающе, о такой женщине можно только мечтать. Джулиан успокаивает Лоретту, командует ей сесть. Белые ночные мотыльки устремляются к открытой двери, крыльцо сбоку прогнившее. Джулиан как завороженный смотрит на Люси, не в силах отвести глаз от ее беспокойных рук, она беспрестанно сжимает и разжимает ладони, продолжая говорить, словно пытается объясниться на языке жестов. Черное небо над ее головой вспыхивает всякой ночной живностью — это летают наперегонки комары, ночные жуки и бабочки.

— Я хочу заключить с вами сделку, — говорит Люси.

Джулиан знаком зовет ее в дом. Может, он ее не расслышал, может, поэтому и пригласил, может, поэтому она идет за ним следом. Лоретта подходит к своему месту около двери. Домик маленький, в нем одна комната, где есть диван и разобранная постель, а на полу плетеный ковер, пыльный, хотя его наверняка не раз выколачивали на заборе. В кухне видны все штрихи ежедневной жизни: тостер, пластиковая сушилка для посуды, синий старый чайник на плите. На потолке в центре кухни висит круглая флуоресцентная люстра, но когда Люси тянет руку к шнурку, Джулиан ее останавливает. Он не хочет, чтобы было видно. Не хочет, чтобы она знала, как ему жарко в этой крохотной кухоньке, где можно открыть окно, только если поддеть раму консервным ножом. Белые мотыльки бьются в оконное стекло, Джулиан усаживается на деревянный стул. Он вытряхивает из пачки сигарету, зажигает спичку, и желтый язычок пламени вспыхивает вдруг неожиданно ярко. Джулиан трясет спичкой, погасив огонь, так и не прикурив.

— Могу сделать кофе, — предлагает он.

В этой кухне, выпив чашку горячего кофе, можно от жара потерять сознание. И самоконтроль.

— Нет, — говорит Люси. — Спасибо.

— Вот и хорошо, кофе у меня мерзкий. Зато есть сухие сливки, — говорит Джулиан.

Он знает, что похож на последнего идиота.

— Я хочу, чтобы вы никому не говорили, где дети, — просит Люси. — Всего несколько дней, — добавляет она, когда он переводит на нее глаза. — Пока я не выясню, кто такая была Карен Райт и почему ее убили.

Он не протестует, хотя она думала, что будет; не спрашивает, с какой стати она решила, будто у нее для этого больше возможностей, чем у полиции Верити или у Пола Сэлли. Он продолжает смотреть на нее, не отрывая глаз.

— Я не хочу, чтобы Кейт выглядел виноватым, — сознается Люси.

— Пока что он таковым и выглядит, — говорит Джулиан. Он кладет на стол неприкуренную сигарету. — А мне-то от этого какой прок?

— Вы узнаете имя убитой, а может, и убийцы.

Он должен снять трубку и позвонить Уолту Хэннену сию же минуту. Он поднимает глаза и видит белого мотылька, который нашел в стекле трещину: мотылек удрал от ночной прохлады, крылья его трепещут.

— Вряд ли меня это заинтересует, — говорит Джулиан.

Люси, стоя у двери, чувствует, как его к ней тянет. Если бы в кухне был свет, она увидела бы, что шрам на его лбу потемнел.

— Теперь вы отправите меня домой, — говорит Люси от двери.

— Езжайте домой, — говорит Джулиан, и он в самом деле думает, что ей лучше уехать.

Но посредине ночи они оба не говорят правды, до нее десятки световых лет. Джулиан ни за что не шагнул бы навстречу первым. Он знает, что днем она сбежала бы, и кто бы ее упрекнул? Ему не нужно зеркало, чтобы знать, какой он. В детстве он пугался не призраков и не пауков, а собственного лица. Но его желание притягивает ее, и Люси делает шаг от двери, а как только она его делает, назад больше хода нет. Джулиан протягивает к ней руку, она оказывается у него на коленях, и он знает, что ни за что теперь не остановится.

Люси чувствует его руки под блузкой. Слышит, как стучит его сердце. Воздух в кухне невыносимо горячий, горячей, чем его губы, когда он целует ее шею. В таком воздухе можно раствориться. Он берет в ладони ее лицо и целует ее в губы, пожелав, чтобы она закрыла глаза, и она закрывает глаза. Это и называют майским безумием — когда делаешь то, чего не собирался и даже не знал, что на такое способен. Оно находит на тебя внезапно, и от него нет спасения. Люси чувствует его плечи, спину, его ребра, под которыми прячется сердце. Она сползает к его ногам, юбка у нее задирается. Тут он отрывается от нее, перестает целовать, резко, так что Люси едва не задыхается. Он хочет, чтобы она открыла глаза, дает ей еще один шанс взглянуть на него и бежать.

Но именно в это мгновение Люси принимает решение плюнуть на свет дневной и совершенства, на здравый смысл и бесхитростные мысли. Она тянется губами к его уху и шепчет, что хочет быть с ним, и он ведет ее в свою постель, застеленную голубыми неглажеными простынями. Он стаскивает с нее юбку и то, что под ней, и это у него не получается быстро; он увлекает ее за собой на постель, впечатываясь в ее кожу. Он стонет, будто от боли, и пальцы их рук сплетаются.

Люси целует его в губы, уверенная в том, что ее околдовали. Она потеряла голову, потеряла на эту ночь, так что оказалась в его постели, а он прижимает ее к себе так, что уж невозможно понять, жарко ли от майской жары, или это от них исходит такой жар, что невозможно дышать. К утру, когда начинают гаснуть звезды, простыни влажны, а жар заполняет всю комнату. В жизни бы Джулиан не поверил, что способен уснуть в постели, когда рядом кто-то лежит. Но и этому он удивляется меньше, чем тому, что просыпается в одиночестве. Логично было бы, если бы его разбудил лай собак и торопливые шаги женщины, которая бежит по дорожке к машине в свете занимающегося утра.