Они всегда возвращаются - Алекс Тарн Страница 27

— Боже мой! — испуганно говорит Энджи. — Как же вы уцелели?

— А никто и не уцелел. Из тех, кто в доме на этот момент оказался. И в окрестных домах — тоже. Многих евреев Толедо поубивали в ту ночь. А где убийство, там и грабеж, и насилие, короче — погром. И подлый предатель дон Хаман — впереди всех. Несколько дней бушевал погром, а потом пошел на убыль. Король остановил, как всегда. Не захотел оставаться совсем без банкиров, врачей и звездочетов. Вообще-то, Энджи, подобные истории происходили с нами частенько — примерно раз в двадцать лет, не реже… Просто этот случай запомнился из-за дальнейшего.

— Дело в том, что дон Хаман не собирался на этом заканчивать. Он смазал ноги того же распятия сильнейшим ядом, одной капельки которого было достаточно, чтобы убить человека, и снова пошел к королю. Невозможно, говорит, ваше величество, это дело так просто замять. Надо, чтобы проклятые иудеи раскаялись в своем преступлении и поклялись не злоумышлять больше против честных христиан. Так что пускай уцелевшие еврейские старейшины запечатлеют эту клятву целованием ног оскверненного ими же распятия. А это, Энджи, была совсем уже дьявольская ловушка.

— Знал, подлец, что нам запрещено клясться, что не станут старейшины нарушать запрета. Ну и тогда, понятно, можно будет сказать, что не раскаялись иудеи в преступлении, что повторят его при первой же возможности, а значит, надо либо поубивать их всех без остатка, либо изгнать вовсе из королевства. А если все-таки кто-то, чтобы спастись, поцелует отравленную статуэтку, то тут же упадет в смертных корчах на глазах у всего города — и тогда всем станет ясно, что не простил Господь своих мучителей… — с тем же самым результатом, что и в первом случае.

— В общем, сам дьявол не мог бы придумать шутку подлее. Но король-то ничего не подозревал и согласился. Целование было назначено на площади перед собором. Собрался, конечно, весь город. Добрые христиане заранее запаслись палками и камнями на случай, если злоумышленные иудеи откажутся целовать или Господь подаст знак, что не прощает содеянного. Распятие было укреплено самим доном Хаманом на должной высоте — так, чтобы можно было дотянуться губами только до ног, чтобы не могли спастись старейшины, поцеловав распятие по нечаянности в колено или в живот.

И вот объявляет глашатай королевскую волю, хватают главного из старейшин и подталкивают к распятию. И вот стоит он и думает, как ему быть. Напротив губ его — ноги распятия, а на плечах — судьба тысяч людей, братьев по вере. И целовать нельзя, и отказываться смерти подобно. Качнулся старик вперед — даже не целовать, просто поближе… и вдруг…

Габриэль умолкает.

— Что? Что — вдруг? — нетерпеливо подгоняет его Энджи.

Габо зевает с самым невинным видом.

— А не пора ли нам перекусить, любимая? — говорит он, потягиваясь. — Что-то я изнемог от любви.

— Ах, так?! — кричит она, накидываясь на него в нешуточной ярости. — Вот так ты со мной, Габриэль Каган?! В самом интересном месте! Это ж кого я тут на груди пригрела?

Задыхаясь от смеха, он валится на спину, даже не пробуя защищаться:

— Сдаюсь!.. Сдаюсь!.. Все, Энджи, сдаюсь…

Энджи садится на него верхом, придавливает коленкой, угрожающе хватает за горло:

— Говори! Что — вдруг?

— Ноги… — выдавливает из себя Габо между приступами хохота. — Ноги…

— Я тебе покажу — ноги! Ноги ему мои не нравятся — видали такого?! Говори! Что было дальше?

— Да не твои… — обессиленно шепчет Габо, отсмеявшись. — Твои ноги в полном порядке. Ноги распятия…

— Ноги распятия?

— Ноги распятия… — произносит Габо свистящим шепотом. — Едва лишь старик качнулся вперед, как статуэтка поджала ноги! На глазах у всей площади! Представляешь?! Распятие просто наотрез отказывалось участвовать в спектакле, задуманном коварным доном Хаманом! Это чудо повторилось несколько раз подряд, и все жители Толедо видели его своими глазами!

— Как это понимать? — спросил озадаченный король. Но дон Хаман испуганно молчал. Каждый предатель обязательно предчувствует свой конец, кожей чует наступающую развязку. Тогда главный старейшина выступил вперед и, поклонившись королю, сказал, что поведение распятия является лучшим доказательством того, что толедским евреям не в чем каяться. Они невиновны, как были невиновны все злодейски убитые и изнасилованные за время последнего погрома. Последнего, и всех предыдущих, и, не дай Бог, последующих…

Но тут дон Хаман пришел в себя.

— Глупости! — завопил он. — Конечно же, вы виновны, исчадия ада, мучители Господа нашего…

— Погоди-ка, дон Хаман, — прервал его король. — Почему бы тебе самому не поцеловать святое распятие? Невинному нечего страшиться перед лицом Всевышнего. Целуй!

Весь дрожа, злодей приблизился к распятию. К его неописуемой радости, ноги статуэтки дрогнули в точности, как и до этого. Вот поползла вверх одна нога… он ждал, когда за ней последует и вторая… но нет — вторая оставалась на месте! «Целуй!» — закричал король грозно. Дон Хаман прикоснулся губами к отравленной ноге распятого и упал замертво.

— Здорово… — зачарованно шепчет Энджи. — Неужели это все правда?

— Конечно, любимая. Чистая правда. Кстати, распятие так с того времени и осталось с одной поджатой ногой. Посмотреть на это чудо стекались люди со всей Испании.

— Габо, а как же… ты сказал, что во время погрома поубивали всех, кто был в доме Каганов. Как же твой род продолжился?

— Чудом, Энджи… Один из сыновей Авишая как раз уехал в Андалусию за вином. Он вернулся в Толедо, когда все уже кончилось. Он остался один из всей семьи.

— Как и ты, Габо…

— Как и я, Энджи…

— Я рожу тебе много детей, много-много… я сделаю все, как надо… твой род продолжится, Габо.

— Конечно, Энджи…

— Иди ко мне, поцелуй меня… прижми… вот так… вот так…

* * *

Это было как большой прыжок. Берл оттолкнулся посильнее и, перебирая ногами, полетел над землей — не очень высоко, может быть, в метре, не выше. Полет был плавный, как при замедленной съемке. Поэтому, добравшись таким образом до густой, аккуратно подстриженной живой изгороди, Берл не врезался в нее, как следовало бы ожидать, но повис все в том же метре над землей, крепко ухватившись за тонкие веточки.

— Ну?.. Что ты висишь? — сказал снизу Яшка. — Давай, лети дальше.

Берл оттолкнулся обеими руками и полетел дальше. Он уже понимал, что это не просто длинный прыжок, а полет. Он также знал, что спит. До этого Берл никогда не летал во сне — никогда в жизни! — и теперь его переполняли новые необычайные ощущения. Сначала он двигался на очень небольшой высоте, перелетая от куста к кусту, от стенки к дереву… Это было так необычно, что он просто не знал, что обо всем этом думать.

Прежде всего, никогда уже больше он не будет чувствовать себя неполноценным идиотом, недоуменно пожимая плечами в ответ на вопрос: «Неужели ты никогда не летал во сне?» Теперь он с полным на то основанием может говорить: «Конечно, летал, естественно — как и все.» Но с другой стороны, неожиданный подарок слегка разочаровывал. Все-таки больно уж это напоминало обычные прыжки в длину, а не настоящий полет. Он-то представлял себе нечто орлиное, а тут — какие-то убогие перескоки с ветки на ветку, как птенец, — ей-богу… несолидно.