Она была такая хорошая - Филип Рот Страница 27

— Прошу тебя, смотри на ветки. Этюд будет называться „Чудо весны“, поэтому смотри вверх, а не на меня.

— Прошлым вечером я кое-что слышала, Рой.

— Что слышала?

— Как вы смеялись. И я знаю, что вас рассмешило.

— Ну хорошо, что?

— Догадайся.

Когда они уже собирались ехать домой, Элли спросила:

— А почему ты не сфотографировал мою подругу?

Он тяжело вздохнул.

— Ну ладно. Один кадр, уж так и быть!

Рой повернулся и поискал Люси глазами:

— Ну, куда она делась? Я не собираюсь торчать тут весь день.

Элли показала на берег, где из воды выступали старые, почерневшие сваи.

— Эй! — позвал Рой. — Хочешь сняться? Если хочешь, давай поскорей, а то уже пора уходить.

Люси взглянула в его сторону.

— Нет, — сказала она.

— Люси, иди же сюда! — позвала Элинор. — Рою нужна фотография с блондинкой.

Рой постучал пальцем по лбу.

— Откуда ты это взяла? — спросил он.

— Ты ей нравишься, — шепнула Элли.

— В самом деле? Откуда ты знаешь, Элинор?

— Гляди прямо перед собой в объектив.

Люси встала под деревом по стойке смирно, и Рой сделал снимок: один. Люси заметила, что он впервые не сверился с экспонометром.

Отпечатав снимки, Рой показал ей фотографию. Она уже уходила домой, когда он побежал вслед за ней по садовой дорожке.

— Эй!

Она не смогла сдержаться и обернулась. Он трусил по дорожке, переваливаясь и загребая ногами.

— Вот, — сказал он. — Хочешь?

И едва она взяла снимок из его рук, добавил:

— А то ведь я собирался выбросить. Не слишком здорово.

Свирепо поглядев на него, она сказала:

— Ты с кем говоришь, ты! — швырнула ему фотографию и в гневе зашагала домой.

Вечером он заявился в Молочный Бар Дэйла, где Люси работала с семи до десяти по понедельникам, вторникам и средам, а по пятницам и субботам — до половины двенадцатого, и нарочно сел так, чтобы ей пришлось взять его заказ: жареный сыр с беконом и томатами.

Люси положила перед ним сандвич, Рой сказал:

— Очень неудачно получилось сегодня, — он откусил кусок: — Ты уж извини.

Она круто повернулась и пошла по своим делам.

Когда, в конце концов, ей все же пришлось вновь подойти к нему и спросить, не хочет ли он чего-нибудь еще, он снова извинился, на этот раз очень искренне и ничего при этом не жевал.

— Платите в кассу, — ответила она, протягивая счет.

— Я знаю.

Но она-то присмотрелась к нему за эти месяцы — он был всегда до того занят своей персоной, что оставлял деньги на стойке.

— Только вы никогда этого не делаете, — сказала она резко и пошла прочь, чувствуя, что на этот раз была не права.

Ну и конечно же, он пошел за ней прямо за стойку. И улыбка у него была от уха до уха.

— Чего не делаю?

— Платите в кассу, пожалуйста.

— Когда вы кончаете работать?

— Никогда.

— Послушайте, я правда извиняюсь. Я хотел сказать, что снимок получился неудачно с технической точки зрения.

— Заплатите в кассу, пожалуйста.

— Послушайте. Но я же действительно извиняюсь. Послушайте… Я же не вру, — добавил Рой, когда она не ответила. — Да и с чего бы я стал врать? — возразил он, поддергивая брюки.

После закрытия он ждал ее у бара в машине. Только очень ей нужно, чтобы ее подвозили. Люси сделала вид, что не замечает его.

— Эй! — сказал он, и машина медленно двинулась следом за ней. — Я просто хочу оказать тебе любезность.

Она повернула с Бродвея на Франклин-стрит, машина за ней.

Проехав в молчании квартал, он сказал:

— Ну серьезно, что тут плохого, если я хочу оказать тебе любезность…

— Послушай, ты! — сказала она; сердце у нее билось, словно с ней только что произошло страшное несчастье. — Послушай, ты, — повторила она опять, — оставь меня в покое! — И тут-то он к ней и прилип.

Он сделал сотни ее фотографий. Как-то раз они чуть не целый день ездили по окрестностям на его „Гудзоне“ — все искали подходящий фон. Ему хотелось найти мрачный амбар с провалившейся крышей, а им попадались только огромные, свежепокрашенные сараи. Однажды он сфотографировал ее на фоне белой школьной стены при ярком свете полдня, так что челка смотрелась соломенно-белой, голубые глаза казались глазами статуи, а серьезное лицо словно изваянным из камня. Он назвал фотографию „Ангел“.

После этого он начал целую серию этюдов ее головы, озаглавив серию „Явления ангела“. Сперва он то и дело говорил, чтобы она не хмурилась, не таращилась, не морщила лоб, не повторяла каждую минуту: „Это же смешно!“, но вскоре Люси стала меньше стесняться, и он перестал делать ей замечания. Он чуть не каждый день говорил ей, что у нее просто фантастические „планы лица“, и вообще она куда лучшая модель, чем Элли, которая все делает напоказ, а за душой у нее ничего нет. Он заявил, что таких, как Элли, хоть пруд пруди в любом журнале. А в ее лице есть что-то свое, неповторимое. В полчетвертого он встречал ее у школы, и они отправлялись в очередную фотографическую экспедицию. А вечером он поджидал ее в машине у Молочного Бара, чтобы отвезти домой. Во всяком случае, первую неделю так оно и было.

Как-то он спросил, можно ли зайти к ней на минутку, но она ответила, ни в коем случае. А с тех пор, как она согласилась поехать с ним на другой берег реки, в рощу, которую Загородная Комиссия Уиннисоу называла „Райская прохлада“ и которую все школьники звали „Райская услада“, он, к счастью, больше об этом не спрашивал. Здесь Рой тушил фары, включал радио и изо всех сил старался склонить ее, что называется, пойти до конца.

— Рой, я хочу уйти. Честное слово.

— Почему?

— Я хочу домой. Ну, пожалуйста.

— Ты же знаешь — я люблю тебя.

— Не говори так. Не надо.

— Ангел, — сказал он и дотронулся до ее лица.

— Перестань. Ты чуть не попал мне в глаз.

— „Твой вздох как песня, — запел он, вторя радио, — а голос — скрипка, и это во-о-олшебство…“

— Рой, я тебе ничего не разрешу. Так что давай поедем.

— А я ничего и не прошу. Кроме одного — верь мне. Только поверь мне, — сказал он, снова пытаясь просунуть пальцы между пуговицами ее форменного платья.

— Рой, ты порвешь мне платье.

— Ничего подобного, если ты не будешь вырываться. Только поверь мне.