Милосердные - Федерико Андахази Страница 27

Джон Полидори чувствовал себя последним глупцом. Он чувствовал ту же горькую и жгучую обиду, что и обманутый муж Его единственно утешала мысль о том, что его Лорд, этот благородный поэт, оказался таким же ничтожеством, как и он сам.

Сидя в четырех зловонных стенах маленькой кельи, Полидори начал перебирать содержимое саквояжа. Наконец, выйдя из себя, он запустил в него руки и, захватив столько, сколько смог, извлек кипу бумаг, которые тотчас разлетелись по комнате. Это были десятки писем. Одно из них зацепилось за его карман. Полидори прочел его.

Notre(кошмарная) Dame:

Если бы то было во власти моей скромной персоны, я отдал бы Вам министерство, которым нынче правит, – а вернее было бы сказать которое узурпировал, – ничтожный граф Разумовский, чья чудовищность гораздо более гнусной природы, нежели Ваша. Хотел бы министр воспользоваться талантом, составляющим Ваше главное украшение, да опасаюсь, что ему нечего предложить взамен, поскольку он лишен той силы, которой щедро наделен наш архимандритФотий – пошли нам, Господи, греховным, поменьше пастырей таких, – полублагих, полусвятых, – который, кажется, питает равную страсть как к мужским душам, так и к женским телам. С гораздо большим основанием, чем архимандрит, могу применить к Вам слова, сказанные им госпоже Орловой: Что Ты сотворил со мной, превратив мою плоть в душу?

С великим наслаждением я прочел вторую часть Пиковой дамы. Хотелось бы мне самому писать сию повесть. О как хотелось бы мне знать, чем закончится эта история! Жду Вас сегодня ночью.

Александр Пушкин

Там было множество незнакомых имен, никому ничего не говоривших. Полидори чувствовал себя последним идиотом. И уже не потому, что был подло обманут, но потому, что его соперники оказались ничтожествами, любителями, которым будущее не сулило ни славы, ни почестей. Он читал подписи с отчаянием господина, которому жена изменила с лакеем. Три письма от некоего ЭТА. Гофмана, с полдюжины от какого-то Людвига Тика. Он доставал письма одно за другим, надеясь встретить великие имена; однако ему попадались одни только безвестные знаменитости: Шатобриан, Ривас, Фернан Кабальеро, Висенте Лопес-и-Планес.

Отчаявшись и обезумев от ненависти, он беспорядочно ворошил бумаги, остававшиеся в саквояже. Наугад он вытянул еще одно письмо.

Под ним стояла подпись Мэри Шелли. Первый абзац поверг Полидори в неописуемый ужас. И хотя ему пришлось стать участником и свидетелем воистину чудовищных событий, он никогда еще не читал ничего, столь откровенного и столь пугающего. Джон Полидори вынужден был прерваться. Буквы поплыли перед его глазами, образуя волнистые линии, лишенные всякого смысла. Джон Полидори упал в обморок.

Больше никогда, до самого дня его ранней смерти, он не обретет ясности рассудка.