Красивая ложь - Лиза Ангер Страница 26

У меня даже не было времени удивиться тому, что моя мама и дядя Макс могут так странно разговаривать, потому что в этот момент появился папа.

— А вот и моя девочка, — сказал он, поднимая меня на руки, хотя мы оба знали, что я становлюсь для этого слишком взрослой. Отец понес меня в кухню. Наверное, у него не было времени заметить, как Макс и мама быстро отвернулись друг от друга, и их сердитые лица как будто через силу озарились улыбками.

— Что вы тут делаете? — Мой отец говорил голосом абсолютно счастливого человека. — Надеюсь, что ты не ухаживаешь тайно за моей женой, а, Макс?

Они все рассмеялись, сознавая абсурдность подобного замечания. А затем пришло время праздничного торта, который заслонил в моей памяти все остальное. Так и бывает, когда тебе всего семь лет от роду.

* * *

Когда стены квартиры начали изрядно давить на меня, я приняла душ, оделась и вышла из дому. Я знаю, что люди думают о Нью-Йорке. Но я никогда не ощущала себя здесь в опасности. Пока Роза не предупредила меня о том мужчине. Я вдруг вспомнила, что не рассказала о нем ни Джейку, ни Эйсу. Я не знаю точной причины, по которой я скрыла это от них. У меня, наверное, такое отношение к жизни. Я верю в то, что иногда лучше всего проигнорировать какие-то события, и тогда их последствия тебя не коснутся. Очевидно, тот факт, что меня искал какой-то мужчина, переводил проблему в разряд трудно решаемых. Одно дело — получить письмо, и совсем другое — знать, что кто-то упорно разыскивает тебя. По второму сценарию угроза становилась явной, но я не была готова предвидеть последствия. Я не могла бы вынести ограничения своей свободы.

Я толкнула тяжелую входную дверь. Мой отец и Захарий работали на общественных началах в клиниках для бедных. Одна клиника находилась в Нью-Джерси, а другая — неподалеку от центра. По мере того как мой отец приближался к пенсии, он все больше времени посвящал работе такого рода. Обычно в начале недели он работал в Нью-Джерси, а к концу недели перебирался в другую клинику, поэтому мне не составило труда вычислить, где я скорее всего его найду. Вы, наверное, думаете: «Но она же только что говорила, что не хочет видеть своих родителей?» Это правда, — не хотела. Но мой отец всегда как будто притягивает меня в моменты кризисов. Как бы я ни ворчала и ни жаловалась, я всегда звоню ему, потому что он возвращает мне ощущение незыблемости вселенной. Мне иногда кажется, что я снимаю трубку или появляюсь в его офисе по мановению волшебной палочки.

— Мне нужен доктор Джонс. Он сегодня принимает? — спросила я молодую женщину за стойкой администратора.

— У вас назначена встреча? — поинтересовалась она, не поднимая глаз от документов, лежавших перед ней.

— Я его дочь.

Она посмотрела на меня и улыбнулась. У нее была красивая кожа оттенка кофе с молоком и темные глаза в обрамлении густых ресниц. Я никогда не встречала ее раньше, хотя несколько раз заходила в эту клинику, чтобы увидеться с Заком или с отцом. Но я не удивилась. В клинике была сильная «текучка» кадров.

— Вы невеста Зака? — спросила женщина с чарующей улыбкой.

Что-то в этой реплике подействовало на меня раздражающе. Мы с Заком прервали близкие отношения еще шесть месяцев назад, и я никогда не говорила «да» в ответ на его предложение. Поэтому меня нельзя считать невестой Зака. Но прежде чем я успела возразить, женщина спросила:

— Это вы спасли ребенка две недели назад? Я помню вашу фотографию в газетах.

— Да, правда, это я.

Она посмотрела на меня с восхищением и удивлением.

— Мне очень приятно познакомиться с вами, — сказала она. — Меня зовут Эва.

— Взаимно, — ответила я, ощущая неловкость.

Было уже слишком поздно возражать: «Вы знаете, я никогда не была обручена с Заком… Долгая, знаете ли, история». Я отвернулась.

— Минуточку, — сказала она, — я сейчас вызову доктора Джонса. Садитесь.

Я нашла свободный стул. Вокруг меня сидели мамаши с чихающими и кашляющими малышами, но я надеялась, что моя иммунная система выдержит такое испытание. Рядом со мной сидела женщина, и до меня доносилось ее тяжелое дыхание.

— Ридли, — позвала меня Эва через несколько минут, — вы найдете его в последнем кабинете.

— Спасибо, — ответила я.

— Знаете что? — она проводила меня взглядом. — Вы совершенно не похожи на своего отца.

— Я уже это слышала, — произнесла я, выдавливая из себя невеселую улыбку.

* * *

— Ваш отец святой. Вы это знаете? Вы такие счастливые, дети. Нет, правда, чертовски счастливые, что у вас такой отец. Только не говорите вашей маме, что я чертыхался в вашем присутствии, хорошо?

Дядя Макс повторял это столько раз, что его слова потеряли для нас всякую значимость.

— Вы же не знаете, что это такое, когда ваш отец вас не любит, понимаете?

И он часто при этом смотрел на нас, как обычно смотрел на нашу маму. Как будто у него на носу выпускной вечер, и он единственный, кто идет туда без пары.

Наверное, дядя Макс был самым одиноким человеком из всех, кого мне доводилось встречать. Когда я была маленькой, то ощущала это на уровне детской интуиции. По мере того как я становилась старше, я начала понимать, что Макс и сам чувствует свое одиночество. Но я не понимала причины, ведь у него были мы с Эйсом, наши родители, у него был парад девушек в стиле Барби. Но только теперь я поняла, что одиночество не определяется обстоятельствами. Оно сродни болезни, которая отравляет человеку жизнь. Дядя Макс пытался излечиться, балуя нас, проводя время в обществе моих родителей, которые искренне его уважали, регулярно погружаясь в состояние алкогольного дурмана или меняя своих подружек, но исцеления не наступало. Его болезнь приобрела хроническую форму, и ему приходилось с ней мириться.

— Ридли, — обратился ко мне отец. — Ты заставила нас сильно поволноваться.

— Прости, — ответила я, закрывая за собой дверь.

Я очутилась в комнате для осмотра. В ней пахло… ну, вы знаете, какой обычно запах стоит в таких кабинетах — антисептиков и лекарств. Интерьер был оформлен в отвратительной цветовой гамме: горчичном, оливковом и грязно-розовом цветах. Полки с лекарствами были безукоризненно чистыми, на них стояли нераспакованные ватные шарики и бинты.

Мой отец распахнул мне свои объятия, хотя было видно, что он все еще сердится на меня. Я любила его за это. Моя мама, когда сердилась, даже не смотрела в мою сторону. Она делала вид, что не замечает твоего существования, пока не решит, что ты прощен. Я отстранилась на мгновение и направилась в сторону стола. Смятая салфетка на стуле напомнила мне о том, как сотни или тысячи раз я посещала подобные кабинеты. Может, они лишь немногим отличались один от другого. Эта комната, несмотря на стерильную чистоту, хранила следы бедности, в отличие от роскошных кабинетов частных клиник. Этот кабинет наводил на меня тоску. Он был уродливым, несовременным, а на стенах было полно мелких трещин. На потолке были видны пятна от потеков. Получалось, что бедные не заслуживают современного и красивого интерьера. К стене был приколот плакат с пожелтевшими краями, на котором была изображена мускулатура. Великолепное зрелище. Человек на плакате выглядел вполне спокойным, если не обращать внимания на тот факт, что с него предварительно содрали кожу.