Привязанность - Изабель Фонсека Страница 26

Когда Марк вернулся, завязав свой пояс теперь не на бант, но на двойной узел, Джин уже сидела снаружи, попивая кофе. На столе стояли кофейник и чашка для Марка.

— Нас разъединили, — сказал он. — Через час мне надо будет поспеть в «Сен-Жером».

— Можем мы сначала прочесть письмо Вик?

— Как раз собирался, — сказал он, вытаскивая конверт из кармана халата и роясь в другом в поисках своих очков без оправы, предназначенных для чтения. («Так их гораздо легче терять, — пояснил он когда-то. — Они специально так разработаны, чтобы с ними проще было разделаться».)

— Дорогие мама и папа. — Марк тут же сам себя перебил. — Слава богу, мы с тобой снова мама и папа — меня просто тошнило от этих дел с Джин и Марком. Наверное, она где-то прочитала, что из-за этого твои родители испытывают к тебе большее уважение, вне зависимости, как ты себя ведешь…

— Да читай же! — сказала Джин.

— Дорогие мама и папа, у меня здесь все потрясно, прикольно унд суперклассно! Обычная гадкая погода, не то что у вас! Закончила эссе об Энгельсе, угрюмом бастре. Я рад, что Вик присвоила сокращению от «бастарда» четкое постоянное написание, а ты? Это, так и знай, специально придумано, чтоб избегать американского произношения. Так, где это я? Вы знали, что он жил в Примроуз-Хилле ^[36]? Малоизвестные факты об угрюмых бастрах. Я начала изучать Макса Вебера. Деркхейм со своим беспределом был неплох, но ^[37]… Х-м-м, ну-ка, ну-ка.

— Не пропускай!

— Потрясно справили совершеннолетие Файоны, которой подарили не меньше трех iPod’ов ^[38]… так, это намек, намек. Я была в своем зеленом платье с бисером и в отличных серебряных туфельках, которые почти новыми купила за полцены на рынке. А для Фай я до сих пор ничего не раздобыла. Замечали, как трудно что-то покупать, ну, тратить деньги на подарочек, когда вечеринка уже позади?

Марк остановился, чтобы обменяться с Джин довольными взглядами.

— Зажигали в клубе Tramps ^[39], это такое отстойное шикарное заведение в Саут-Кене для тусовщиков вашего возраста — Так! — куча отличной бесплатной выпивки, которую выставил ее папик — он до сих пор тискает девочек и говорит всякие унылости типа «Ты молод настолько, насколько способен понять женщину!» Бедная Файона. Да, всю почту я отослала Нолин… Майя порвала с Гэвином и все время торчит дома, и это классно, я имею в виду, что она никуда не выходит. Высылайте денежки (ха-ха). PS. Мам, ты что, уже позабыла, как емелить??? Как вам там живется в вашем раю? Экс, экс, экс, Вик. — Что ж, — сказал он, складывая письмо, — звучит неплохо. Просто-таки бодро.

— Определенно что-то новое в ее тоне.

— Да, ни тебе стрел вины, ни пращей жалоб.

Джин пропустила это мимо ушей.

— А можно мне самой посмотреть?

— Погоди-ка. Вроде бы в конце здесь кое-что говорится, нет?

Он снова развернул письмо, надвинул очки на переносицу и перевернул страницу, отыскивая что-то такое, что опустил.

— Пишет, что кое с кем познакомилась. Помните, я ходила на лекции Хобсбаума ^[40]? Вот, и там же был Викрам, и мы с ним познакомились в очереди за стаканом бесплатного вина. Надеюсь познакомить вас с ним, когда вы приедете. Кстати, а когда вы приезжаете? Вэ эс ка эль. Восклицательный знак.

— Эй, ты этого не читал. Дай-ка посмотреть.

Джин попыталась выхватить письмо, но он плотно прижимал его к груди. Она начала было возмущаться, но осеклась, увидев, как он изменился в лице. До нее дошло, что самая мысль о том, что Виктории появился бой-френд, глубоко ему ненавистна. Он даже не хотел обращать это в факт путем оглашения.

— Да ладно тебе. Поживем — увидим, — сказала она. — Ты же сам целый год удивлялся, почему у нее до сих пор нет друга.

На Марке лица не было, он ее словно не слышал. Ответа не последовало: он явно был против.

Письма Виктории было не узнать — оно не было обычным ее перечнем личных горестей и общественных негодований (претензий к подругам, несправедливостей по отношению к налогоплательщикам великого городишки Кэмден), в сущности, вообще ничего об ее чувствах. А потом этот сюрприз, пришпиленный под конец. Джин казалось, что она понимает, какая перемена произошла в дочери, что служит источником этой новой ее легкости, неуклюжей болтливости. У нее был секс. Джин отнюдь не воображала, что Вик девственница, напротив, была вполне уверена в обратном. Но все прежнее имело лишь формальную, техническую сторону.

А посему, чтобы отвлечь Марка или чтобы дать ему нечто иное, достойное горестных размышлений, она рассказала ему о том, как заезжала в клинику.

— И мне придется туда вернуться. Они хотят сделать еще один тест — une echographie. Значит, что-то у меня не так.

— С чего ты взяла?

— А что еще это может означать?

— Они хотят быть уверенными. Такая у них работа, это просто исследование ультразвуком. Может, на снимке что-то неясно, вот и все.

— Вот и я говорю. Что-то не так. Боже, как я устала. Пойду и прилягу на часок.

Она протиснулась мимо него. Несмотря на необычайно долгий сон накануне ночью, она вдруг ощутила с ног валящее утомление — окончательное, по ее мнению, доказательство наличия болезни. Утешения ей не хотелось, а вот утешать его с нее было довольно.

Джин сидела на кровати, снимая сережки — массивные серебряные звезды, подарок от Вик. Сняв марокканские серебряные бусы, единственную свою драгоценность, которой домогалась Виктория, и перебирая их в пальцах, словно четки, она думала о письме дочери. Дело вовсе не в сексе. Виктория влюблена. Как это типично для умственного убожества Джин, что она зациклилась на первом — ну да, розовое зубное колечко для надевания на член. Интересно, что Джиована пришлет в следующий раз? Бирюзовые анальные затычки? Три месяца назад я и не знала, что такое анальная затычка, думала Джин, слишком подавленная, чтобы снова разжечь свою ярость по отношению к Марку. Она бросила ожерелье на ночной столик, положила ладони на груди и надавила на них. Потом улеглась. И груди ее тоже улеглись — лишенные закваски, обессиленные, распростертые, скользящие к краям раскинувшейся в разные стороны земли. И почти уже там пребывающие, подумала она, стараясь не заплакать.