Все есть - Мачей Малицкий Страница 26

— Na e sjell një dele.

[Бряк. Частые гудки. Положил трубку.]

— Лысая звонила, — сказал Псу.

[Вернулись на свои места. Диван, кресло. На этот раз никто не помешал. Заснули мгновенно. Сколько проспали? Кто его знает. Где часы? Сереет — сумерки. Хочется есть. Встал. Минут через пятнадцать сидел за последней порцией жура и читал всякую всячину. Пес тоже ел. Любил жур.]

[…] Поздно вечером поехали на такси на Нове Място. Вначале сунулись не туда, но не там надо было заплатить за вход, платить не хотелось, внимание привлек еще открытый в эту пору книжный магазин, подошли к широко распахнутой двери, поняли, что это не книжный, хотя внутри стояли стеллажи с книгами, спросил у молодого человека в странной фуражке: «что это?», «клуб студенческой корпорации, созданной в Латвии в девятнадцатом веке», — ответил тот, «пиво есть?», «организуем», организовал, пошли пешком в другой клуб, отхлебывая по дороге, нашелся свободный столик, спросил у официантки, что делать с собственным пивом, «вылить или спрятать», спрятали бутылки под стол, быстро с ними управились, заказали легально, пили, ели, когда отливал, в туалет вошла девушка, «ой, извините», — сказала, «это вы меня извините», через час перебрались в паб, сели за столик в первом зале, остались вдвоем с приятелем (приятельница ушла, меньше чем через сутки она улетала в Париж), поднялись в третьем часу, поначалу возникла идея пойти пешком (мост, прямехонько, час), но первые же неуверенные шаги заставили изменить план, расстались на кругу, пошел на остановку, через минуту приехал шестьсот пятый, сел и тут же понял, почему в набитом автобусе нашлось свободное место, от спящего рядом бомжа жутко воняло, однако усталость не позволила встать, на мосту всплыл фрагмент разговора с корпорантом, у которого он спросил: «у вас есть какая-то программа?», «о да: Польша, Польша, Польша», улыбнулся, потому что внезапно вспомнил, что через несколько часов поедет с шахматисткой на рыбалку.

По дороге вспомнились три выражения из газеты, которую прочел в редакции: в одиннадцать дня («просто, не оставляет сомнений, требует писать „в одиннадцать вечера“ вместо кошмарного „в двадцать три часа“», — подумал); один черт знает (о человеке, которого автор потерял из виду); и щенок сопливый (о славном и способном, но неопытном пареньке, с большой симпатией), проходя мимо кабака («Sport Pub Nino»), задал себе вопрос: «почему я именно это запомнил?», через несколько шагов нашел ответ: «чисто, просто, однозначно и по-польски, ясней ясного», — сказал вслух, а пожилая женщина, с которой как раз поравнялся, ответила: «добрый вечер».

Появилась новая дама, крупная крашеная брюнетка, хорошо известная — к их удивлению — завсегдатаям заведения, у нее было несколько кликух: Лабиринт, Питерпэнка, они тут же придумали новые: Склепы Ватикана, Линия Мажино, в тот же вечер приятель сломал стул (сел, спинка отвалилась, ноги, немой фильм), а другая дама (прекрасно им известная) сказала: «скажите приятелю, чтоб не смущался, это всего лишь стул», ели слоуфудовскую говядину, вышли как обычно в девять, часть разъехалась и разошлась по домам, часть перебралась в паб, где по телевизору с выключенным звуком шла музыкальная передача, а громкая музыка неслась из колонок, «картинка не совпадает со звуком, а подходит, всегда подходит, это страшно», — сказал приятель.

Шел быстро, не хотел опоздать на вечернюю шахматную партию, подлетел к остановке в последнюю секунду, пробился сквозь неожиданную в этот час, подбежал к последней двери двадцать четвертого, ногу негде поставить, краем глаза заметил, что у передней двери следующего вагона посвободнее, втиснулся на подножку, дверь захлопнулась, тронулись; за кругом с удивлением увидел, что трамвай сворачивает налево, вышел на ближайшей остановке и тут же понял свою ошибку, дверь, которую он принял за переднюю второго вагона двадцать четвертого, была передней дверью первого вагона двадцать пятого, входя к шахматистке, сказал: «извини, задержался в редакции» (уж ей-то ни за что бы не признался, что такой растяпа), «не беда, садись, покажу тебе очень забавный дебют, придумала сегодня утром в киоске», — сказала она и погасила в комнате боковой свет.

«На днях я тут услыхал, что с тысяча девятьсот шестьдесят пятого рябиновка сильно испортилась, ага, и что в сороковые годы в Служевеце было классно, гораздо лучше, чем в Скарышевском парке», — сказал Т., «в каком смысле?» «ну, понимаешь, охота на мальчиков, принести что-нибудь из бара?» — Т. встал, одернул черную водолазку и пошел к стойке, «я читал дневник Ивашкевича за 1965–1968 годы, тогдашняя атмосфера, сантосовско-служевицко-скарышевская», вернулся Т. с тремя бутылками пива и стаканчиком dark whisky, «Джеймс Шульер в поэме „The Morning of the Poem“ спрашивает: „можно ли вычитать что-нибудь между строк?“ и сразу отвечает: „нет“» — сказал А. […]

[Отложил книгу. Встал. Нагнулся и поднял с пола темную крошку. В ту же секунду почувствовал острую боль. Оса. Вытащил из подушечки пальца жало, подошел к холодильнику, достал из нижнего ящика луковицу, разрезал, приложил половинку к горящему месту, облегчение. Компьютер. Ужин с Псом, компьютер. На рассвете зазвонил телефон.]

— Я не слишком поздно… рано…?

— Нет. Кто говорит?

— Затопек.

— Привет. Первый раз говорим по телефону. Потому и не узнал. Извини.

— Да ладно. Я хотел посоветоваться. Богатей раздает.

— Знаю. Слышал.

— Вот-вот. Хочет построить стадион, чтобы нам с сыном было где бегать. Ну, не только нам. Всем. Настоящий стадион, беговая дорожка (тартан), трамплины, круг для метания, раздевалки, душевые, всё. Предложил мне должность. Директора стадиона. Не знаю. У меня сомнения.

— Какие?

— Не будем мы бегать по кругу. Ни за что. Скучно.

— Затопек, никто вас не заставит.

— Ну как же…

— Соглашайся.

— Неловко, если не бегать…

— Ловко. Только предупреди Богатея, что будете бегать по-своему. Вперед по прямой. Не по кругу. По лесам, дорогам, по пляжу, ну, понимаешь.

— Понимаю, понимаю. Хмм. Как-то не пришло в голову. А он согласится?

— Не сомневаюсь. Ты будешь превосходным директором.

— Спасибо. Слыхал про вертолеты?

— Нет.

— Подарил два. Один горным, другой морским. Встаешь или ложишься?

[Долю секунды раздумывал над вопросом. И ответом.]

— А. Ложусь.

— Не буду мешать. Спасибо. Сделаю, как ты говоришь. Спокойной ночи. Доброе утро. Ха, ха. Побежал.

— Куда?

— Сегодня по шпалам. Ой, забыл, нога. Не побегу.

— А если бы смог, зачем?

— Укрепляют шаг.

— А поезда?

— Часто бастуют. Сегодня тоже.

— Не знал. Всего хорошего.

— Еще раз спасибо. До свидания.