Блю из Уайт-сити - Тим Лотт Страница 26

Но когда появилась Рут, все изменилось. Началось: Рут сделала так, сказала этак, Рут думает по-другому. Если я звал его выпить, он приводил с собой Рут, как будто ее приглашали. Приходя в гости вдвоем, они приносили одну бутылку вина вместо двух. Меня это всегда бесило. В спорах они всегда защищали друг друга, неважно, кто был прав, кто виноват. Если раньше Нодж звонил мне, теперь я был вынужден звонить ему. Казалось бы, ерунда, на самом деле нет. Это проекция соотношения сил. Это проекция востребованности. И в тот момент я чувствовал себя сильно невостребованным.

Я не замечал, чтобы они проявляли признаки физической любви. При мне Нодж никогда не обнимал и не целовал ее. Но они пребывали в той ранней стадии влюбленности, когда объект любви кажется чем-то необыкновенным. А на самом деле все люди обыкновенные. Все приблизительно одинаковые. И те, кто этого не понимает, вызывают раздражение.

Поэтому когда я как-то позвонил Ноджу и узнал от Рут, что он уехал навестить свою больную тетю в Ранкорн, мне с трудом удалось скрыть свое разочарование. Прежде всего я решил, что они перешли на стадию, предшествующую совместному проживанию — начинается все с зубной щетки, оставленной в ванной, и пары кроссовок, забытых в шкафу, а заканчивается ипотекой, мазью от ожогов и постепенным крушением надежд — но, помимо этого, мне страшно хотелось выпить пива. Я начинал потихоньку сходить с ума от долгого пребывания в помещении, мне срочно нужно было куда-нибудь пойти.

Вместо того чтобы извиниться и тут же повесить трубку, я почему-то продолжал разговаривать. Пребывая в этом состоянии, я готов был ухватиться даже за разговор с Рут. Удивительно, но Рут охотно поддержала беседу. Это был разговор ни о чем: о Нодже, о футболе (к чести Рут, она болела за «Рейнджерс»), о телесериалах. Но это было лучше, чем пялиться в окно и ждать, пока зазвонит телефон.

И вдруг, ни с того ни с сего, Рут сказала:

— Я ведь тебе не нравлюсь, Фрэнки, да?

Это было очень похоже на Рут, по крайней мере, на Рут в моем восприятии — закамуфлированная под непосредственность бестактность. Ну и что, если даже она мне не нравится? Что толку об этом говорить?

«Да, Рут. Ты права, и, кстати, большинство моих знакомых единодушно считают тебя редкой занудой», — вот что я должен был ответить, но мое обычное стремление уйти от прямого ответа и тут взяло верх.

— Это не так. Да, иногда ты меня раздражаешь, но ведь и я иногда тебя раздражаю. Зато с тобой не бывает скучно.

Ложь с первого до последнего слова. Скучно с ней всегда. Потом я сказал:

— Идеальных людей нет. Но ты удивительный человек. Правда.

— И ты тоже удивительный.

Это было странно. В отличие от меня, она, похоже, говорила искренне. Какое-то мгновение я соображал, не повесить ли трубку, а потом Рут сказала:

— Жаль, что Ноджа нет дома, но у меня сегодня свободный вечер. Может, встретимся, сходим куда-нибудь?

— Конечно. Давай, — услышал я свой голос.

А почему бы нет? Что криминального в том, чтобы пойти с девушкой друга в паб? Я не собирался напиваться. Я думал посидеть, выпить пару бокалов вина, поболтать о погоде.

Век моих иллюзий был недолог, они рассыпались в прах, как только Рут час спустя появилась в дверном проеме «Эйнжделси армс» — в те времена это была забегаловка, где собирались жалкие типы, смолящие самокрутки. Она не нарядилась, нет, просто я впервые увидел на ней облегающий свитер, подчеркивающий достоинства ее бесподобного бюста. Я впервые наблюдал ее грудь в свободном состоянии, и завораживающее шевеление этих шаров привело меня в восторг. Я с трудом отрывал от них взгляд. Моя физиология упрямо лезла наружу. Это и стало предметом нашей первой стычки.

— Что ты уставился на мою грудь?

— Я не уставился.

— Нет, уставился. Вот и сейчас на нее смотришь.

— Разве? Она сегодня обращает на себя внимание.

— Я имею право одеваться, как захочу, но это не значит, что каждый идиот в пабе должен строить мне глазки.

— Я не каждый идиот в пабе. Я вполне конкретный идиот. И вообще, мы друг друга знаем.

— Тем хуже.

…И т. д. и т. п. А ведь она даже присесть еще не успела.

Но это не было похоже на стычки, случавшиеся в присутствии Ноджа. Это больше походило на наши с ним споры: горячие внешне, но с внутренним сознанием взаимной привязанности, которая позволяла нам не стесняться в выражениях, каждый из нас знал, что другой не будет обижаться из-за пустяков. Рут очень оживилась, тут же предложила купить мне выпить, и я согласился. Она принесла кружку пива и джин с тоником. Джин с тоником предназначался мне.

Мы продолжали спорить, однако споры эти означали не враждебность, а принятую между нами, привычную и удобную форму общения. Как я уже говорил, у меня не было определенного мнения по какому-либо вопросу, но с целью поддержания оживленной беседы я всегда ей противоречил. Время от времени, вместо того чтобы пускаться в пустопорожнее резонерство, она начинала смеяться. Мы еще выпили, потом еще. Очень скоро я почувствовал, что здорово набрался. Состояние опьянения и близость увеличили размеры ее бюста, и я осознавал всю силу моего опрометчивого желания. Желание было столь велико, что Рут мне уже нравилась, но где-то в глубине еще шевелилось чувство вины по отношению к Ноджу. Я утешался тем, что все это фигня. Все равно ничего не будет. Мало ли кому нравились подружки друзей.

Мы говорили о Тони. И хотя они не общались с глазу на глаз, я был поражен потоками брани, которые Рут на него обрушила.

— Этот парень ненавидит женщин, ненавидит черных, ненавидит голубых. Он профессиональный ненавистник.

— Ты не права. Он просто подначивает. Он бросает идею, чтобы спровоцировать собеседника.

— Он может срастись с этой привычкой. То, что было шуткой, может стать его натурой. Я понимаю, что ему это кажется шуткой. Так же, как и тебе. Но это не шутка. Совсем не шутка.

Я защищал Тони, хотя не мог не задуматься над словами Рут. Я думал о том, что он всегда пользовался женщинами как туалетной бумагой, о том, как он смеялся над ними у них за спиной. Я думал о том, как он называл негров ниггерами, при этом утверждая, что он абсолютно лишен предрассудков и может говорить, что угодно, не испытывая политкорректной вины.

А ведь все это были издевательства, насмешки.

— Да.

И тут прозвенел прощальный звонок — Рут допила свое пиво. Она посмотрела прямо мне в глаза и сказала, что опасается ехать домой, поскольку слишком пьяна, и нельзя ли ей заехать ко мне выпить кофе, чтобы немного прийти в себя.

Даже тогда я не понял, что в этом крылось нечто помимо искреннего желания развеять хмель, поэтому, когда она набросилась на меня на лестничной площадке и начала целоваться, я был искренне удивлен. Внутренняя борьба длилась не дольше десятой доли секунды, а потом я ответил на поцелуй. Она начала дышать так, как будто только что пробежала лондонский марафон, из чего я сделал вывод, что она возбуждена. И тут же почувствовал, как в штанах вырастает нешуточных размеров конструкция.