Париж в августе. Убитый Моцарт - Рене Фалле Страница 26

Пат в платье из светло-зеленого фуляра ждала его перед гостиницей. Она бросилась к нему:

— Анри! Вы ранены? Вы такой бледный!

Ему было больно, он пил таблетки. Но, как он и ожидал, вся боль исчезла, как только она наконец-то появилась.

— Ничего, Пат, ерунда.

— Нет! Вы… вы…

Переживания Пат с лихвой вознаградили его за все. Он не был Вильямом и никогда им не будет, но она все-таки любит его и сегодня вечером, когда они будут прощаться, она подставит ему свои губы.

— Я воткнул в руку вилку для улиток. Ужасно глупо.

Действительно, это было глупо, и она не смогла удержаться от улыбки.

— Вилку для улиток?

— Да. Я поскользнулся и не успел выпустить вилку из рук…

— Это ужасно.

— И к тому же менее зрелищно, чем дуэль на шпагах между двумя мушкетерами.

— Мой бедный Анри… И вы все-таки пришли? Не нужно было.

— Я пришел бы в любом случае. Даже если бы меня нужно было нести.

Она отвела взгляд.

— Почему, Анри?

— Почему, Пат? Потому что… Потому что…

Он боялся того, чего на его месте боялся бы любой мужчина: увидеть, как Пат удобно устраивается в бесцветной и безопасной дружбе. Когда женщины с блаженной восторженностью располагаются в этом кресле-качалке, их очень трудно извлечь из него. Тогда они начинают спрашивать себя, какая муха вас укусила, что вы портите любовными словами или не очень братскими жестами «прекрасную дружбу».

Не слишком хорошо разбираясь в этом, Анри инстинктивно чувствовал эти «зыбучие пески». Он не хотел делать из Пат приятеля.

Нельзя быть приятелем с этими серыми глазами, с этим ртом, не будучи по крайней мере импотентом, или гомосексуалистом, или равнодушным, или, в крайнем случае, влюбленным в другие серые глаза, другой рот.

Вот почему для того, чтобы продемонстрировать свои намерения, он позволил себе поступок, у которого, независимо от того, будет он принят благосклонно или нет, имелось преимущество наглядности: он наклонился и слегка укусил Пат за подбородок, как сделала бы кошка. Добрые друзья редко ведут себя таким образом.

— Что вы делаете! — запротестовала Пат.

Но взгляд — одновременно ласковый и удивленный, который она бросила на Анри, — показал ему, что он вовсе не совершил непоправимого проступка. Чтобы еще лучше доказать это, она поднесла его забинтованную руку к своим губам и оставила на ней легкий цветок поцелуя, может быть, бессмертный цветок. «Если бы я мог, — прикидывал Плантэн, — рассказать ей о случае с расширителем, она бы плакала. Ее Вильям никогда бы не смог зайти так далеко». Так жаль было оставлять свое лучшее оружие неиспользованным.

Они поужинали на площади Виктуар, на террасе, потому что небо все еще было светлым. Перед лицом Людовика XIV англичанка Пат резала мясо для Анри Плантэна и наливала ему вино.

— Вы видели Питера сегодня?

— Нет.

Она раздумывала, пока закуривала сигарету.

— Вы думаете, что Питер и я…? Нет, Анри. Никогда.

— Я ничего не думаю. Пат. Вы свободны.

— Не совсем, я живу с…

— С кем?

— Подождите, я не знаю, как это сказать.

Она достала из сумочки маленький словарик, полистала его.

— С призраком.

— Ах, так? Давно?

— Шесть месяцев.

Он удержался от чисто мужской реакции, но его выдал голос — ему он казался твердым, а на самом деле дрожал:

— Не говорите мне о своих призраках, а то я уйду домой.

Она скорчила гримаску.

— Призраков прогоняют не так, Анри.

Он сдался.

— Тогда расскажите мне — как. Я не знаю. Должно быть, английские и французские призраки слишком сильно отличаются друг от друга.

Она дала ему ложечку кофейного мороженого. Потом еще одну. Мороженое пахло ее губами.

— Пат, я хочу прогнать вашего призрака. Но как?

Она смущенно улыбнулась и прошептала по-английски, не глядя на него:

— Укусите меня за подбородок. Призраки этого страшно боятся.

Ни за что на свете она не согласилась бы перевести эту фразу.

Никогда в жизни не катался он на речном трамвайчике. Он уже больше не облокачивался на парапет моста, ослепленный огнями этих суденышек-пузырьков с панорамным обзором, нагруженных туристами. Этой ночью он спустился с галерки, это был он — молодой главный герой, стоявший на носу корабля и державший за руку героиню. Темная Сена расстилалась перед ними. Эти обычные декорации парижской любви казались Плантэну фантастическими. И Патрисии, возможно, тоже.

Какой-нибудь прожектор периодически ослеплял, как сов, клошаров и влюбленных и выхватывал из тьмы всемирно известные картинки, репродукции, которые поражали людей на борту тем, что они наконец-то увидели в реальной жизни изображенное на почтовых открытках.

Анри положил здоровую руку на плечо Пат. Ему нужно было бы обнять ее за шею. Он должен был бы сделать это. Но то, что нарушало это очарование, таило в себе опасность, которой он не решался противостоять. «Она поцелует меня перед отелем, как обычно». Он даже желал этого момента, который наступит только через два часа, хотя он и будет означать расставание. «Я прижму ее к себе. Я почувствую ее губы и ее волосы. Ее грудь прижмется к моей груди».

Его рука в нетерпении крепко, очень крепко сжала ее обнаженное плечо. Собор Парижской Богоматери возник из ночи, освещенный, как будто залитый солнцем, вызывая неизбежное восхищение своими формами у сидящих рядом скандинавов.

Опьяненная тысячелетней готической поэзией, молодая англичанка внезапно ослабела в руках Плантэна, и ее губы раньше времени совершили предосудительную церемонию. Фотовспышка одного из норвежцев запечатлела на пленке эту парижскую картинку. Анри закрыл глаза, он был уверен, что вновь увидит Собор Парижской Богоматери. Глаза Пат были широко открыты, она хотела сохранить для себя прочное воспоминание об этом туристическом происшествии.

Блестки желания потекли по их телам, как текла Сена вдоль их корабля.

— Я скоро приду к вам домой, — прошептала Пат.

Анри решил, не откладывая, начать изучение английского языка.

Он купил учебник по методике «Ассимиль» и даже преодолел уровень «ту tailor is rich» (мой портной богат). Каждый вечер после ставшего уже традиционным поцелуя перед отелем он возвращался к себе ошалевший, на подкашивающихся ногах. Затем стучал в дверь Гогая, который ждал его с книгой в руке, и приветствовал следующей фразой:

— Хау из е систе? (Как ваша сестра?)

Плантэн отвечал:

— Ши из пот вэл, хе аппитайт из нот гуд (Она неважно себя чувствует, у нее нет аппетита).