Будь моей мамой. Искалеченное детство - Кэти Гласс Страница 26

Она не пошевелилась. Ее ноги и руки лежали прямо, причем так напряженно, словно были закованы в гипс. Это не был припадок. По крайней мере, я такого никогда не видела. Я потрогала ей лоб. Он был теплым, жара не было.

— Джоди? Ты слышишь меня? — Я снова встряхнула ее, на этот раз сильнее. — Джоди, посмотри на меня. Скажи, что случилось? Это Кэти. Джоди? Ты слышишь?

Она моргнула и медленно повернулась, чтобы посмотреть на меня. Зрачки расширены, под глазами темные круги. Она заговорила ровно, без какой-либо интонации:

— Он приходил вчера ночью. Ты сказала, он не придет, а он пришел. Я знаю, знаю, кто это был.

Я опустилась на колени и взяла ее за руку:

— Нет, солнышко, никто не приходил. Ты что-то вспомнила, и тебе показалось, что это на самом деле.

— Я не сказала. Не сказала, потому что она видела. Она видела, Кэти. Видела и не запретила ему.

— Кто-то видел, как папа обижает тебя?

Она кивнула.

— Кто, милая? Кто это был?

Она уставилась прямо на меня, округлив глаза от ужаса, смертельно бледная, на ее шее пульсировала венка.

— Мама. Мама видела. Я сказала, пусть он перестанет, а она ничего не сделала. Она смеялась и смотрела. Все они.

Я похолодела:

— Кто — все? Там был кто-то еще?

— Дядя Джон, Кен и тетя Белл. Они фотографировали, пока дядя Майк делал это.

— Дядя Майк?!

Ее лицо было как мертвое, она смотрела на меня и говорила, но была как будто в тумане.

— Он лежал на мне, как папа. Я не хотела. Было больно. Папа держал меня, когда пришла очередь дяди Майка. Я кричала, тогда папа сунул свою штуку мне в рот. Тетя Белл сказала: «Это ее заткнет». И все засмеялись… — Джоди трясло от страха.

Я пыталась скрыть ужас и сосредоточиться на том, что только что услышала.

Нужно было запомнить все имена и подробности, извлечь из ее речи как можно больше фактов. Я не знала, когда она снова откроется мне, да и откроется ли вообще. Я гладила ее лоб и шепотом успокаивала:

— Джоди, сейчас ты в безопасности. Двери на замке, заперты на ключ. У нас хорошая защита. Никто не войдет. То, что они сделали, — это самое ужасное, что только можно сделать с ребенком. Эти люди — мерзавцы, Джоди.

Она кивнула, но возразила:

— Они давали мне много конфет и игрушек… — Она бросила взгляд в сторону переполненных коробок для игрушек.

— Это они купили тебе все это? — спросила я. Она снова кивнула.

Так вот в чем дело. Не подарки, не мелочи для того, чтобы порадовать ее. Взятки, чтобы купить молчание и согласие. Неудивительно, что вещи эти для нее ничего не значили.

— Джоди, хорошие люди не покупают подарков потому, что они делали другим плохо. Они покупали это, чтобы ты молчала?

— Это был наш секрет. Они сказали, что, если я расскажу, мне будет плохо. Что меня запрут в темницу, придет чудовище и отгрызет мне руки. Это так, Кэти? — В ее голосе слышался страх. — Оно придет и съест мои руки?

— Нет, разумеется, нет. Единственные чудовища — эти люди, и они даже не приблизятся больше к тебе… никогда. Обещаю тебе.

Она подумала, потом ее губы тронула грустная улыбка.

— Тетя Белл была хорошая. Она ничего не делала. Только смотрела.

Меня передернуло от такой извращенной логики.

— Это ничем не лучше, Джоди. Она смотрела, как тебе делают больно, и не помогла. Она должна была остановить их. Я бы сделала именно так. Где они были, когда «просто смотрели»?

— В моей комнате.

— А в машине? Ты когда-то говорила про машину. Джоди, кто был в машине?

— Мама и папа. Мама фотографировала меня с напой. Машина была очень большая. Она фотографировала, и становилось светло. Его накажут, Кэти?

— Очень на это надеюсь. Всех их. Я все расскажу твоему социальному работнику, а она сообщит в полицию. Полицейские захотят поговорить с нами, но ты не бойся, я буду рядом.

Я продолжала держать Джоди за руку и гладить по лбу, не желая ее отпускать. Было уже больше семи, и настало время будить всех в школу.

— Ты больше ничего не хочешь мне рассказать? Ты очень смелая девочка, и очень важно, чтобы ты рассказала мне все-все.

Она покачала головой. Я посидела с ней какое-то время, затем уложила ее в кровать и попробовала успокоиться.

— Кэти, — неожиданно позвала она.

— Да, милая?

— А твой папа делал с тобой такое?

— Нет, конечно нет. Никогда в жизни. Он добрый, хороший человек, как и большинство взрослых.

— А папа Полы и Люси?

— Нет. Папа Полы никогда ее и пальцем не тронул. Отец Люси бил ее, поэтому она теперь здесь. Но так больно ей никогда не делали.

— Это я виновата, Кэти? Я не хотела. Мама сказала, что мне повезло. Сказала, что это потому, что он меня так сильно любит. Сказала, что надо утихнуть и радоваться. Сказала, что я папина дочка.

— Она не права, Джоди. Когда родители хотят показать своим детям, что любят их, они ласковы с ними. Они не делают своим детям больно. И это не твоя вина, Джоди. Не надо далее думать об этом. — Я обняла ее, потом она попросила включить телевизор и впервые после своего прибытия легко согласилась остаться в кровати, пока остальные собираются в школу.

Я вышла из ее комнаты и еще какое-то время постояла за дверью, пытаясь собраться с мыслями. Меня бил озноб, я была в ярости. Я представляла, что делает с Джоди ее отец, представляла, как остальные смотрят, слышала их смех. Неудивительно, что это довело девочку до такого состояния. Вот откуда берет начало ее злость, которую теперь разделяла и я. Невозможно придумать что-то более отвратительное, чем то, чему подвергал девочку ее отец, но теперь, к собственному ужасу, я узнала, что все было гораздо, гораздо хуже — хуже, чем кому-либо вообще может прийти в голову. Она стала жертвой самого чудовищного изнасилования, которое только можно представить, когда не только кто-то один из родителей заставляет пройти ребенка через ужасные муки, но когда оба родителя заодно, да еще привлечены посторонние люди. Я чувствовала, как к горлу подступает тошнота по мере осознания всего этого. Не только родители, объясняя это любовью и заботой, превратили жизнь Джоди в кошмар, но также и многие другие. Они извратили все в жизни маленького человека, даже хорошее превратив во что-то гадкое и порочное. У меня не было слов, чтобы описать то, что я чувствовала.

Чего же удивляться, что девочка отгородилась от внешнего мира? Она не в состоянии нормально общаться с окружающими, потому что все, что было в ее жизни, — это жестокость и боль. Поэтому она пытается избивать себя, калечить и мазаться нечистотами.

Кое-как я приготовила завтрак, проводила всех в школу и тут же позвонила Джилл.