Последние дни - Раймон Кено Страница 26

— Я не против, — ответил Тюкден. — Но когда ничтожно малое исчезнет, в чем я увижу глобальное?

— Ищи же смысл там, где жизнь есть радость жизни, — сказал Гёте. — Так, прошлое свой продолжает ход; опередив себя, грядущее течет, мгновенье вечно! [73]

— Это то, что мне нужно! Прошлое свой продолжает ход… опередив себя, грядущее течет… — это и есть становление в том виде, в каком его проходят согласно законам разума. Мгновенье вечно: как это?

— Учителем я не был никому, — отвечал Гёте, — освободителем назвать себя рискну. И мой пример поведает вполне, что должен изнутри вовне лежать путь жизни человека, как и художника стезя.

На этом Гёте удалился; его место заняла библиография.

Р.П. Пегес, «Французский пословный комментарий к «Сумме» Святого Фомы», Тулуза, 8 т.

Фарж, «Полный курс схоластической философии», 9 т.

Югон, «Cursus philosophiae thomisticae» [74], 6 т.

Жан де Сан-Тома, «Cursus philosophiae thomisticae», 3 т.

И так далее на нескольких страницах. Впрочем, из этого Тюкден прочел еще не все.

Затем шли схоластические афоризмы о действии и силе, форме и материи, движении, причинности, финальности. В начале каждой страницы Тюкден поместил основной принцип: est, est; non, non [75].

— Все сущее, — учит школа, — являет собой то, чем является, а не то, чем не является.

— В этом-то весь вопрос. Почему это сущее таково, каково оно есть? Почему оно должно погибать, если Бытие непреложно? Зачем нужно становление? Если становление неизбежно, выходит, Бытие от него зависит? Если сущее есть, то почему оно подвергается становлению? А если оно подвергается становлению, то почему его нет?

Теологи замолчали. Один кюре хотел было подняться на кафедру. Тюкден улыбнулся и перевернул страницу. Там было несколько личных заметок типа: «логика, 6 марта, формы классификации». (Это был первый экзамен, он его сдал.) Или: «Не ходить в «Ла Сурс», а также в любое другое кафе, расположенное на бульваре Сен-Мишель»; не останавливаться возле букиниста, который находится рядом с Высшим горным училищем; не воображать, будто я меняюсь в лучшую сторону только потому, что, возвращаясь домой, выбираю правый тротуар вместо левого; не считать, что я стал другим, поскольку больше не хожу в «Ла Сурс» и не останавливаюсь возле букиниста, местоположение которого указано выше; обгоняя женщину, не испытывать дрожи в коленках из-за того, что мне кажется, будто она на меня смотрит (очень сложно); не спорить с отцом, когда он хочет, чтобы я стал преподавателем колледжа в провинции (дать ему высказаться и не обращать внимания); не носить подтяжки». Затем эта цитата: «Et quid amabo nisi quod rerum metaphysica est? [76]»

Облик маленькой площади менялся. Было уже одиннадцать. Проезжающих машин стало больше. На террасе кафе закусывали каменщики, перед ними стояло по целому литру красного вина. Старик забил третью трубку. Женщина перестала петь. Дети продолжали играть, поочередно то смеясь, то ссорясь. Солнце грело мостовую, люди наполняли легкие свежестью легкого ветра, слегка шевелившего молодые листочки деревьев, и говорили: хорошая погода сегодня, какой погожий день.

— Хорошая погода сегодня, — говорили люди, — какой погожий день.

— Est, est; non, non, — произнес философ.

— Я ничего ни о чем не знаю, — вздохнул Тюкден.

— Ουδειΐ ημών ουδευ οιδευ, ουδ’ αυτό τούτο ποτερου οιδαμευ η ουκ οιδαμευ, — сказал Метродор [77], который проходил мимо на следующей странице.

— Еще один метек [78], — воскликнули прохожие. — Что он несет? Нас по крайней мере не оскорбляет?

— Мы ничего не знаем, — перевел Тюкден, — не знаем даже, знаем ли мы хоть что-нибудь или нет.

— Ну и скептик этот тип, — зарокотала недовольная толпа.

— Разве это неправда?

Он закрыл блокнот и спрятал его обратно в карман. Поднялся. Пора было возвращаться обедать к родителям, которые жили на улице Конвента.