Путешествие во тьме - Джин Рис Страница 26

Солисткой была толстая девица с пышными золотистыми кудрями и тупым лошадиным лицом. Почему-то мне запомнилась эта песенка.

Несите, несите, несите

За что-то там вдаль от страданий.

Какие же там слова? Может быть, за океаны — «за океаны вдаль от страданий». Или за моря, подумала я. Карибское море. «Карибы, местное племя, были жестокими воинами, оказывавшими упорное, хотя и неорганизованное сопротивление белым завоевателям. Еще в начале девятнадцатого века они совершили набег на один из близлежащих островов, находившийся под британским правлением, разбили гарнизон и похитили губернатора, его жену и троих детей. Теперь они практически истреблены. Несколько сотен, которые остались, не вступают в браки с неграми. Их резервация в северной оконечности острова известна под названием Карибский квартал». У них был король. Его звали Мопо. Послы к Мопо, королю Карибов! Но теперь они практически истреблены… за океаны вдаль от страданий…

Я ела творожный лимонный торт, снова и снова напевая эту песенку. Кто-то постучал в дверь. Я сказала:

— Войдите.

Вошла женщина, которая жила в комнате этажом выше.

Маленького роста, толстая. На ней была белая шелковая блузка, темная юбка с пятнами, черные чулки, лакированные туфли, и из ворота блузки торчал край грязной рубашки. У нее было длинное лицо, длинное туловище и короткие ноги, такие женщине и полагаются. (И будь она проклята, если у нее не ноги, а ножки от рояля, — поделом женщине. А если ножки стройные, тем более будь она проклята, бесовская, значит, натура!) Волосы сухие и тусклые, под глазами мешки. Ей было около сорока, но двигалась она очень проворно. Вид совершенно заурядный, что является большим преимуществом. Муравей, ничем не отличающийся от остальных муравьев. Она была похожа на всех тех женщин, которых вы просто не замечаете, разве что обратите внимание на короткие ноги или грязные волосы.

— Привет, — сказала она, — не возражаете, если я к вам заскочу? Миссис Флауэр сказала мне, что здесь молодая леди и что она заболела.

— Вам плохо? — спросила она, с любопытством разглядывая меня.

— Нет-нет, — ответила я, — мне уже лучше, у меня был грипп.

— Давайте я отнесу ваш поднос. А то он простоит здесь до полудня. Они тут все жуткие неряхи. Я профессиональная медсестра, и это действует мне на нервы — все это неряшество.

Она унесла поднос и вскоре вернулась.

Я сказала:

— Большое спасибо. Мне действительно уже лучше. Я собиралась встать.

Потом я сказала:

— Нет, не уходите, пожалуйста, останьтесь, — в конце-то концов, живой человек, живое существа.

Я стала одеваться, а она сидела у камина, из-под задравшейся юбки торчали протянутые к огню короткие толстые ноги, сидела и смотрела на меня. А вот глаза были выразительными и умными. Когда она, полузакрыв их, смотрела на вас, сразу становилось ясно, что она не простофиля, что голыми руками ее не возьмешь. Щупальца вырастают, когда они необходимы, и когти тоже, а люди становятся хитрыми, когда того требуют обстоятельства…

Я собрала с кровати листки бумаги и бросила их в огонь.

— Знаете, иногда никак не можешь написать письмо, — сказала я.

— Ненавижу письма, — сказала женщина, — и писать их не люблю, и получать. Если даже я никого не буду видеть, то постараюсь это пережить. Боже, какая у вас миленькая шубка! Погода просто ужасная. Если вы собираетесь выйти на улицу после болезни, то сегодня для этого самый неудачный день. Или знаете что? Давайте сходим вместе в кино в Кэмден-Таун, это буквально в нескольких минутах ходьбы отсюда. Я знаю одну девушку, которая снималась в фильме, правда, в массовке, но мне все равно хочется посмотреть, как она там выглядит.

Она внимательно изучала мою шубу.

— Меня зовут Метьюз, Этель Метьюз.

Как только мы вошли в кинозал, свет погас и на экране загорелись буквы: «Трехпалая Кейт, Серия 5. Ожерелье леди Чичестер».

Послышались тошнотворно-сладкие звуки пианино. Никогда больше, никогда, никогда, никогда. Через пещеры огромные и неприступные к сумрачному морю…

В кинотеатре стоял запах бедноты, а на экране с натянутыми улыбками прохаживались леди и джентльмены в вечерних нарядах.

— Вот она! — сказала Этель, толкая меня локтем. — Вон та, с лентой в волосах! Эту девушку я знаю, мы даже дружим. Видите ее? Господи, какая же она страшная! Боже ты мой, вот умора!

— Да замолчите же! — раздалось сзади.

— Сам заткнись! — отреагировала Этель.

…Я открыла глаза и взглянула на экран, где хорошенькая девушка наставляла револьвер на гостей. Все они отступали с выражением ужаса на лицах, держа руки высоко над головой. Губы девушки беззвучно шевелились. Толстая хозяйка дома сняла с шеи ожерелье из огромных жемчужин и упала без сознания на руки ливрейного лакея. Хорошенькая девушка, держа револьвер так, чтобы хорошо была видна ее рука без двух пальцев, стала отступать к двери. Ее губы снова зашевелились. Можно было понять, что она говорит: «Продолжайте веселиться!» Когда появилась полиция, все захлопали. А когда трехпалая Кейт была, наконец, поймана, раздались бурные аплодисменты.

— Какие идиоты, — сказала я, — ну разве они не дураки? Вы не испытываете к ним ненависти? Они всегда хлопают и смеются не там, где надо.

«Трехпалая Кейт. Серия 6, — появилось на экране. — Пять лет каторги. В следующий понедельник». Потом показали длинный итальянский фильм об императрице Теодоре [36], прозванной «Танцующая императрица». Когда он закончился, я сказала:

— Давайте выйдем на улицу. Я здесь больше не выдержу.

Было шесть часов, и когда мы вышли наружу, уже стемнело. «Да, здесь нет особой разницы между ночью и днем», — подумала я. Дождь перестал. Мостовая блестела, казалось, что она покрыта черной грязью.

Этель сказала:

— Вы видели ту девушку — ту, которая играла роль трехпалой Кейт? Обратили внимание на ее волосы? То есть, я имею в виду, какая у нее была завивка на затылке?

В голове крутилось: «Мне уже девятнадцать. Нужно думать о том, как заработать на жизнь, как заработать, как заработать».