Еще о женьщинах - Андрей Ильенков Страница 26

Потому что безобразные девки и солдатки бросают детей в пруды и колодцы; тех, понятно, надо сажать в тюрьму, а у нас всё делается своевременно и чисто. Потому что это не водка с мылом спринцовкой вовнутрь, а ведь водка с мылом — это посильнее, чем «Девушка и смерть» Горького! И, кстати, на ту же тему. Это пятьдесят на пятьдесят. Пятьдесят выживают, если, конечно, опытный хирург, пятьдесят нет, потому что ковровый ДВС и сплошная экстирпация матки. А у нас всё делается своевременно и чисто.

А раньше, когда мыла не было, водку выпивали вовнутрь себя, а этих маленьких пакостников просто прокалывали, как лягушек, вязальной спицей тоже вовнутрь себя, и это правильно, но зачастую вместе с сопутствующими внутренними органами, что уже чревато известным последствием. Это рассказывала мне моя бабушка. Там, в заповедных местах, в деревне, где сплошной лад и народная эстетика. «Слыхал, как говорится? Дай, Господи, скотинку с приплодцем, а деток с приморцем. Вот как говорится у нас!» И поэтому, сказывала бабушка, на широком народном гулянье водили поселяне хоровод и самая сексапильная бой-баба деревни выходила с выходом и разворотом и, будучи хорошо брюхатой, откидывала такие коленца, что мужики и рты поразевали. А соседка ей кричит: «Да ты что, выкинешь!» А та в ответ хохочет: «Э-э! Знам, где взять!» Лев Толстой писал, что курица не боится того, что может случиться с её цыплёнком, и дети для неё не мученье. Она делает для своих цыплят то, что ей свойственно и радостно делать; дети для неё радость. А сдохнет цыплёнок, она не спрашивает себя, зачем он умер, куда он ушёл, поквохчет, потом перестанет и продолжает жить по-прежнему. Ну да, на то она и курица, а вот женщины в те времена этого дела на самотёк не пускали.

Потому что ещё прежде того, когда не было не только мыла, но и спиц, и вместо водки в кабаках подавали сургучную казёнку, настоянную на крепких табачных корешках, то, по свидетельству классика, когда у соседей дифтерит убивал ребёнка, мать вела своих детей прощаться с умершим для того, чтобы её ребятишки заразились от покойника и тоже перемёрли. Зараза дифтерита прилипчива, передаётся легко, и бывали случаи, когда мать, выпросив рубашку умершего от заразы, надевала её на своих детей.

Всё потому, что мы живём в мире, где победила доброта и гуманизм, а раньше этими пакостниками были забиты все канавы, как придорожные, так и городские сточные, они раздувались и синели под каждым рыбным прилавком, под каждым ткацким станком, всплывали в каждом деревенском пруду и колодце, не говоря уже о монастырских или дворцовых.

Да, мы живём в эру милосердия, но беззвучный крик там плода и его отдёргивание от инструментария кого как, а иных абсолютно не умиляет, потому что хочет, дрянь этакая, жить. А собственно, за какие такие заслуги?

Жизнь — величайшая ценность, по мнению некоторых дебилов — даже единственная реальность, а ты кто такой? Есть мнение, что эти нерождённые младенцы вообще слишком много о себе понимают. Они ещё ничем не заслужили. Прослушивания симфонической музыки и разговоров с родителями, которые, какие ни будь распоследние ракалии, жыды и студенты, всё-таки суть люди, и в этом смысле несут крест бытия и полные штаны быта, а оно, без году неделя многоклеточное, тупая бластула, будет гнуть пальцы.

Апломб вполне понятен: один из многомиллионной орды живчиков с криком «Я самый крутой!» внедрился в мамкину клетку — понятен, но не извинителен. И, входя вместо дикого зверя в мамкину клетку, следует помнить, кто ты. А ты хуже, чем дикий зверь, ты паразит и вампир. Помни об этом и веди себя скромно, как все прочие паразиты и вампиры, которые скромно прячутся в темноте кишок или старых гробов и только ночью выползают на разведку и кормёжку.

И в старые добрые времена это все хорошо помнили, в особенности матери знали цену этим существам. И она гораздо ниже теперешней, когда за эту дрянь готовы платить живыми баксами.

Ведь это уникальное в природе восхождение: сначала ты одноклеточное, потом паразит и вампир, затем уже млеком питаешься, позднее становишься полноценным мыслящим тростником, а там, глядишь, и в святые выбьешься и твой хладный труп будет благоухать всеми цветами радуги и носков! Если, конечно, ты мужчина, потому что я перенюхал много женских носков, и все они… Алё, не отвлекаемся, я хочу сказать — до этого ещё нужно дорасти, а будучи зародышем, надо быть скромнее. И если тебя желают выскрести, то помни, что это не какие-нибудь врачи-убийцы, Абрамы, родства не помнящие, а родная матка так решила. А ты пожил немножко — и будет, дай место другим, которые окажутся ещё круче и доберутся до выхода.

Я спьяну беседовал с одной молодой женщиной, хотя какая это женщина, это ангел, и она сообщила, что ей это в своё время тоже грозило. «И что?» — спрашиваю. А она слегка выпила, и отвечает очень весело: «А я хотела жить!» Вот это — настоящая тяга к жизни, без жеманства, без чопорности, такой зародыш не тварь, перед кюреткой дрожащая, и ребёнок получился очень милый и не без многочисленных дарований. А так (в смысле, если вы не таковы, как она) — нечего.

Потому что ещё раньше, когда вообще не было никакого спиртного и даже железа, собственных детей вообще перорально ели вовнутрь. И заметим — ведь это ещё боги, а что уж люди творили — представить тошно.

Так что идея беременности хотя и не стареет, но абсолютно не нова. Просто всё, как всегда, оказалось до подлого визга неожиданно. То, чего боялось, но вопреки разуму и хотелось, о необходимости чего говорилось, свершилось. Он ещё не раздел её до конца, но уже хотелось одеть обратно, однако было поздно, пришлось раздевать дальше, уже не предвидя от этого никакой особенной радости.

Она была, как неродная, — нерешительно стояла голая посреди холодной комнаты, поджимая пальцы ног. Мелькнула мысль, что ей нельзя, наверное, стоять на холоде. Но всё-таки он ещё немного полюбовался, потому что она как-нибудь не простудится за лишнюю минуту, а ему прекрасно. Какая она босиком беременная на кухне.

Как раньше германские невежды и сексисты, тупая кайзеровская сволочь, колбасники и пердуны, особенно генералы, тоже имели свой ку-клус-клан в отношении угнетённых женщин — три «К». Киндер, Кирхен и Кухня. Кухня уже на всех языках одинакова, и где им единственное место, это по результатам феминистической практики уже понятно всем людям. Киндер.

Киндер-сюрприз, да, уважаемый? Ну ты как, ничего? Только ты в натуре побрейся.

Единственно, что немцы малость оговорились, ляпнув «кирхен» вместо «барфус», хотя если вспомнить метафизику и произносительные особенности, то почти и не промахнулись. Но всё-таки оговорка фрейдистская, явно выдающая империалистическую подоплёку и даже начала нацизма, что, впрочем, у них повелось ещё с Гегеля. Не говоря уже о том, что всякий боженька есть труположество, они как бы намекают, что если она ходит не в кирху, а в костёл или тайно посещает синагогу, то она уже и не женщина. А она так ничего себе, ещё получше иных прочих. Про босиком понятно, а кому непонятно, тот пускай вспомнит, что учение иньдао рекомендует женщинам ходить без обуви всегда, когда только это возможно, во всяком случае в период бурной любви, в медовый месяц и перед сексом. И тем чаще, чем она моложе и чем меньше у неё детей. Особенно это рекомендуется девственницам, бездетным женщинам и, главное, беременным.