Нутро любого человека. Дневники Логана Маунтстюарта - Уильям Бойд Страница 26

— Господи, нет, — во всяком случае, я на это надеюсь.

— Ну что же, могу сказать только одно, — Дик остановился, чтобы ногой отбросить с дороги камушек, — поведение довольно-таки гнусное.

— Ты не понял, она девушка не из таких…

— Да не ее поведение, старик. Твое. Я считаю твое поведение низким, — он взглянул мне в лицо. — Ты упал в моих глазах, сильно упал. Согласись, это был презренный поступок.

И мне в первый раз стало стыдно — ненадолго. А Дик, откровенно высказав свое мнение, оставил эту тему, и мы поговорили о предстоящей стачке, о том, допустит ли правительство, чтобы она произошла.

Вернувшись в колледж, читал, вместо того, чтобы писать эссе, „Северные ночи“ Батлера Хьюгса. Безвкусный, но увлекательный роман.

Вторник, 4 мая Самнер-плэйс

Стачка началась — „Дейли мейл“ сегодня не вышла. На Олд-Бромптон-роуд очень тихо — ни автобусов, ни строительных работ. В большой яме на углу Бьют-стрит — там ремонтировали канализационные трубы или еще что, — пусто, рабочих нет, только пара брошенных кирок и лопата символически валяются на дне.

Я сходил в ратушу Челси, записался добровольцем в специальные констебли. Присягнул и получил нарукавную повязку, стальную каску, полицейскую дубинку и приказ отправиться в полицейский участок. Там меня приставили подручным к настоящему полицейскому, констеблю Даркеру. Даркеру присуща своего рода брутальная красота — широкий раздвоенный подбородок, густые шелковистые брови. Мы с ним пробродили четыре часа по улицам Найтсбриджа, но никаких признаков волнений или нарушений общественного порядка не обнаружили. Единственный неприятный случай произошел, когда Даркер отправился на осмотр проулка близ пивной, а меня оставил на улице. Четверо входивших в пивную мужчин — я бы назвал их представителями рабочего класса, — остановились и уставились на меня. Один из них сказал: „Ты посмотри-ка, а? Специальный констъёбль“. И они расхохотались. Я отошел на несколько ярдов, помахивая висящей на ремешке дубинкой, стараясь хранить спокойный вид, молясь о возвращении Даркера, однако они, не поднимая дальнейшего шума, вошли в пивную. В конце концов, Даркер вернулся и, приглядевшись ко мне, спросил: „Все в порядке, мистер Маунтстюарт? У вас такой вид, точно вы с привидением столкнулись“. Я не стал рассказывать о стычке с теми мужчинами. Странно и немного неприятно думать о том, с какой ясностью обозначаются на моем лице страх и тревога. Товарищеских отношений ради попросил Даркера называть меня Логаном. Он с некоторой неловкостью сказал, что его зовут Джозефом. Видимо, он предпочитает, чтобы я называл его „констеблем“ или Даркером.

Телефонный звонок от Дика: он в Эдинбурге, учится водить поезд. Забастовщики, вроде бы, разгромили в Хаммерсмите несколько трамваев, ходят также слухи, что в Лидсе толпа забила до смерти специального констебля.

Суббота, 8 мая

Мы с Даркером провели утро, регулируя движение на пересечении Кингз-роуд и Сидни-стрит — задача не из сложных, потому что на улицах все еще очень пусто. В конце концов, Даркер сказал, что хочет отлучиться — выпить чашку чая и покурить, — и спросил, смогу ли я в течение десяти минут управляться с перекрестком самолично. Конечно, заверил я.

Все шло хорошо, пока я не махнул небольшому автомобилю, чтобы тот повернул налево, на Кингз-роуд. Автомобиль тут же остановился у театра „Палас“, и из него вылез водитель — это был Хью Фодергилл. Разговор у нас получился примерно такой:

Я: Здравствуй, Хью. Как поживает Лэнд? Не видел ее уже…

ХЬЮ: Какого черта ты тут делаешь?

Я: Я специальный…

ХЬЮ: Ты штрейкбрехер. По-твоему, стачка это игра?

Я (встревоженный): Я просто считаю, что когда в стране кризис, нужно объединиться…

И тут он плюнул мне в лицо и во все горло заорал: ЭТОТ ЧЕЛОВЕК — ГРЯЗНЫЙ, ВОНЮЧИЙ ШТРЕЙКБРЕХЕР! Некоторые из прохожих остановились, стали приглядываться. Мужчина в котелке крикнул: Пусть он выполняет свой долг! Потом еще кто-то завопил: Штрейкбрехер! Хью, смерив меня яростным взглядом, залез в машину, укатил, и Кингз-роуд вновь приняла обычный свой облик. Я отер с лица слюну Хью, а минуту спустя вернулся констебль Даркер. „Ну, как дела, Логан? — спросил он. — Если хотите, можете отвалить и курнуть. Там, дальше на Шофилд-стрит кофе из ларька продают“. Каждый раз, как Даркер оставляет меня, происходит что-нибудь неприятное. Может, сказаться завтра больным… Позже я стоял у ларька, курил, держа кружку с кофе, и вдруг мои руки затряслись, прямо-таки видимым образом. Запоздалый шок, я полагаю. Что-то говорит мне, что к занятиям политикой я не пригоден.

Среда, 12 мая

Стачка завершилась. В конце концов, все свелось к своего рода анти-климаксу. Я как раз явился в полицейский участок (у которого стояли две бронированные машины, окруженные солдатами с ружьями на плечах), и тут Даркер сказал, что все кончено: „Правительство ведет переговоры с БКТ“, — объявили по радио (нам и вправду следует разжиться приемником: думаю, мама будет от него без ума). Я сдал каску и дубинку, но сохранил — на память — нарукавную повязку.

Итак, Всеобщая стачка закончилась, и что я могу сказать о ней, — что это значительный момент нашей современной истории, в котором я сыграл крошечную роль? Информированного мнения у меня нет: все чувства, какие я испытал за эти девять дней, сводятся к скуке, прерванной двумя мгновениями страха и срама. Почему я пошел в специальные констебли? Я поступил так не задумываясь — просто все в Оксфорде были полны решимости „что-нибудь сделать“. Так ли уж я страшусь рабочего класса? Или это тень Русской революции заставляет оксфордскую молодежь подаваться в добровольцы? Как оно ни иронично звучит, единственной реальной пользой, какую я извлек из всей этой истории, стало подобие дружбы с рабочим человеком — с Джозефом Даркером. Он пригласил меня в воскресенье на чашку чая, хочет познакомить с женой.

Письмо от Дика. Поезд, который он вел, сошел с рельсов под Карлайлом, погибли два пассажира. Дик он и есть Дик.

Понедельник, 28 июня Джизус-Колледж

Задержался в колледже, чтобы определиться с жильем на следующий год. Мне нравится одно место на Уолтон-стрит, недалеко от канала, можно будет уже к среде договориться обо всем с казначеем. Хочется переехать, но Ле-Мейн не советует: „Не благоприятствует усердной работе“, — сказал он, добавив зловеще, что по его опыту, студенты, которые в последний свой год меняют место жительства, выезжая из колледжа, редко получают ту степень, которой заслуживают. Я постарался успокоить его, сказав, что переезжаю потому, что хочу работать побольше, а жизнь, кипящая в колледже, отвлекает меня.

Вчера встретился в Хедингтоне с Лэнд, проехались на велосипедах по сельским тропинкам, выдерживая общее направление на Стэдхамптон. Лэнд привезла записку от Хью, — он извиняется за свое поведение (полагаю, не часто случается человеку плевать в лицо другу своей сестры), однако мое штрейкбрехерство по-прежнему не одобряет. Посидели, закусывая взятыми с собой бутербродами, на лужайке в Грейт-Милтон. По тому, как Лэнд разговаривала, было ясно, что она все еще очень увлечена Бобби Джарреттом. Вследствие чего я, прибегнув к иносказаниям, дал ей понять, что у меня тоже был „любовный роман“, — впрочем, завершившийся. „Настоящий роман?“ — спросила она. „Настоящее не бывает“, — ответил я с видом тертого ходока.