Черная бабочка - Людмила Петрушевская Страница 26

Жизнь разворачивается своей грубой, бесстыдной, беспощадной изнанкой, когда дело касается беспомощных людей, это так.

Р. думала накануне ночью, чем же заняться, если нельзя работать (она была дизайнером в издательском отделе небольшой фирмы и теперь должна была как можно дольше скрывать свою профессиональную непригодность, во всем соглашаясь с младшими напористыми коллегами, которые обладали одним удивительным качеством — высокомерием по отношению ко всем так называемым лицам пожилого возраста. Р. уже достаточно хлебнула на этом поле брани. Иногда хотелось воскликнуть, как гоголевскому герою, «оставьте меня, зачем вы меня обижаете?»).

Но и читать ведь нельзя будет, смотреть телевизор, любимый поздний канал «Культура», гулять по дорогим сердцу родным местам, нельзя будет ездить в другие города, на природу, писать свои этюды, ходить в театры, музеи… Разве что в консерваторию? И то только с кем-нибудь, кто согласится привести и проводить до дома… А просить неудобно. И билеты тоже кто-то должен ездить покупать, а пенсия будет маленькая. Оооо.

Одинокая Р. была не особенно общительна после некоторых печальных событий своей жизни, которых она попросту стыдилась, тем более что подруги звонили, приезжали, выспрашивали. Вот уж воистину они слетались как мухи на мед на скрытые от них детали чужого семейного существования. Мухи, мухи, для которых навоз слаще варенья.

Может быть, потому глаза и стали отказывать, что не хотели глядеть на белый свет? Уворачивались, опускали взоры, застилались невыплаканными слезами?

Ночь прошла бесплодно, сна не было.

И следующим вечером, боясь того же, Р. решила пройтись со своими глазками, подышать воздухом и напоить эти глаза ночным ветром, который дул с настойчивостью прямо в лоб, будучи при этом явственно темным.

По дороге пришлось обогнать хозяина, неспешно прогуливающего старую собаку, Р. и ее глазки их оставили позади.

Еще была эта возможность, видеть, хоть и в тумане, понимать, какие краски, какой цвет у мира (темный, почти черный, с каплями дробящихся, дрожащих ярких огней). Коровинские городские пейзажи, бульвары Парижа…

Р. резво обогнал парень на роликах, передвижная, несгибаемая, склоненная набок Пизанская башня. Смотрите, смотрите.

Р. несла свои глазки в глазных впадинах, крепко держа их валиками век и, сзади, еще какими-то приспособлениями. Р. щурилась и тем самым оберегала глазки от ветра и холода; смачивала их слезами. Все радужно переливалось, как бы распадаясь на врубелевские кристаллы. Мои глаза, мое сокровище.

Р. шла и шла по этому праздничному миру, и то ли плакала, а то ли, действительно, глазки себя пока еще защищали.

На другом берегу реки громоздился темный весенний парк, горбатая громада, там когда-то Р. гуляла, и не одна. Да неважно.

Впереди маячил весело иллюминированный мост, затем надо было сворачивать в улицу, все так же бережно неся свои глазки, и лавировать, пересекать проезжую часть, идя к метро.

Но всюду были те же золотые огни, темный ветер, пустота, глазки успокаивались. Душа успокаивалась. Может быть, еще посмотрим.

Р. вошла в метро и вдруг оказалась на платформе, забитой пьяными, грязноватыми людьми в черном, темном, сером. Людей было много, как будто бы все они привалили со стадиона. Но это просто, видимо, высадили предыдущий поезд.

Болельщики выглядят иначе, однажды Р. попала в такой поезд метро, едучи издалека, и на станции метро «Спортивная» в вагон гурьбой ломанулась пьяная, взвинченная орава, и Р. на колени мгновенно плюхнулась какая-то нетрезвая девка, все ее друзья заржали, пришлось встать.

Теперь вот Р. оглядела забитый перрон и нашла место, прислонилась к стене, подальше от толпы.

Рядом стоял спиной к рельсам напористый худой мужик лет под пятьдесят, расстегнутый, в куртке и свитере. Полы куртки свисали. Он зыркнул на Р., это был рассеянный взгляд убийцы, главный интерес которого находился прямо перед ним.

Мужик стоял под углом к стене, в позе ухажера перед девушкой, опершись обеими ладонями о стену. Между его руками кивал пьяной головой, почти падая, пьяненький парень, маленький, грязный и убогий, с серьгой в ухе. Парнишку совсем развезло.

Мужик его заговаривал, убеждал в чем-то.

Напрасный труд, малый держался на ногах, как держался бы в стоячем положении какой-нибудь двуногий овощ типа морковки, прислоненный к стене. Голова ему не повиновалась, и он ее все время ронял с плеч.

Подали пустой поезд. У дверей образовалась давка.

Р. внесло общим потоком, но неожиданно орава рассеялась по вагону, оказалось, что есть несколько свободных мест. Р. села, рядом плюхнулся тот пьяненький парень — и тут же свалил с плеч голову и заснул.

Рядом с Р., по другую сторону, присоседилась и уже робко спала нищенка в якобы кожаном, лопнувшем во многих местах, пальто, в рейтузах и в домашних тапочках. У нее были грязно-смуглые руки, которыми она несмело держалась за ручки грязного пакета, набитого каким-то хламом. И сидела она вроде бы боком, временно, как будто извиняясь.

Р. все это еще могла видеть. Какой бы можно было сделать портрет! До конца работы метро оставалось два часа. Ей недолго удастся подремать.

Над их лавочкой тут же повис тот расстегнутый мужик.

— Не дрыхни! — приказал он нищенке нервно и весело, переступил в сторону и дернул вверх ее подбородок.

— И не дрыхну, — возразила она, разлепляя веки, но тут же снова сомкнула их. По всему было видно, что она очень давно не спала. Спиртным от нее не пахло.

Мужик переместился, минуя Р., встал над парнем, схватился двумя руками за поперечину над собой, почти повис, а потом с силой, злобно, раза три грянул по поручню кулаком. Ногами — Р. заметила — он прижимал колени парня к сидению.

Р. встала и пересела на противоположную скамейку. Мужик тут же опустился рядом с парнем и стал его так и сяк обнимать: засунул руку ему за спину, потом обхватил за шею и стал бормотать прямо в ухо своей жертве.

Парень отбрехивался матом, с трудом собирая губы, а потом снова распуская их и повисая головой. Плох был малый. А мужик хлопотал, бормотал, буквально лоб в лоб со своим объектом.

То есть до парня доходило, что его лапают, и он сквозь туман отцеплял от себя чужие пальцы, произносил непослушными губами матерные слова, но тут же выпадал снова.

Рядом чутко спала нищенка, ловя звуки по соседству, видимо, она надеялась подцепить мужика, но сон брал свое. Эти двое спали, а мужик готовил себе жертву.

Он уже был во всем уверен, только терпел до поры. И на том как бы успокоился.

Действительно, куда бы несчастный ни потащился, этот пойдет за ним, изнасилует и придушит в первом же темном углу.

Смерть сквозила во всем его бешеном облике, желание скрутить, разорвать.

Он, видимо, чего-то еще и наглотался.