Иностранец в смутное время - Эдуард Лимонов Страница 26

Два номера молчали. Он однако дозвонился по одному из трех телефонов, полученных от ее матери. По тому, против которого стояло имя Светлана. Сонный вначале голос (было начало двенадцатого) оживился, когда Индиана назвал свое имя. Да-да, она виделась с подругой из Франции. Когда? Не так давно, может, дней десять назад. Где? Она приезжала сюда, ко мне. Нет, не одна… Не могли бы мы встретиться и поговорить об всем этом. Да, конечно. Ей будет интересно на него взглянуть. Ха-ха… В час дня, в начале второго. Она должна выспаться, ибо вчера она поздно уснула… ха-ха. Ах, адрес, да. Запишите… Трубная улица…

Разрезав собой «гадюшник», так походя назвал толпу шакалов у входа Смирнов, они спустились по ступеням в Москву. И пошли, по предложению Индианы, через мост. Смирнов указал ему на бутылку коньяка на дне сумки. «Это на случай пожара. Может, понадобится в путешествии по памятным местам. Так что вы как захотите, дайте сигнал». Рядом с коньяком Индиана заметил футляр фотоаппарата.

Они прошли по Калининскому и свернули на бульвар, дабы выйти к Пушкинской площади. Он хотел посетить один дом в Большом Гнездниковском переулке. Там когда-то жил в квартире приятеля влюбленный Индиана, туда на первые свидания приходила к нему чужая жена. И они обнимались и целовались в детской комнате, сидя на детской кровати. Юная чужая жена носила, как некогда гимназистки, зашнурованные до самого колена ботинки, длинное лиловое платье, шляпу. Индиана вздохнул.

«Ну, как вам столица, узнаете? — спросил Смирнов. — Не созрели еще для алкогольного вливания». Очнувшись от воспоминаний, он сказал, что нет еще. Не созрел.

Здание Литературного института с флигелями, кустами и деревьями выглядело как нежилая сельская усадьба. Даже тропинок не было в снегу. Индиана попытался вспомнить: этот ли Дом, принадлежавший Герцену, описал Булгаков в романе «Мастер и Маргарита» или дом на улице Герцена? У Саши тоже не оказалось достаточно знаний по этому вопросу истории литературы, однако он сфотографировал Индиану на бульваре на фоне института. Когда-то Индиану привели в институт друзья «смогисты». Поэт Лев Ошанин (студенты дали ему кличку «С ушами») спросил, откуда у Него такое странное имя. Что он ответил? Он забыл что…

Магазин «Армения». В нем в баснословные года Индиана приобретал за 90 копеек или рубль две копейки (он запомнил цены!) чудесные армянские вина. Основное население Империи, суровые морщинистые римляне, легионеры и штатские, считали «сухое» вино детской водичкой…

Они обогнули магазин и оказались на улице Горького. «Первая арка налево — нужный нам Большой Гнездниковский!» — взволнованно объявил Индиана и заторопился по Горького. Пройдя под сырой аркой, они вступили во двор. Двор выглядел удручающе. Кучи строительного мусора, погребенные под нечистым снегом. Канавы во всевозможных направлениях. Несколько сшибающихся противоположных ветров ударили их по щекам и шеям. Большую часть двора занимал несвежий старый забор. Между забором и старым боком могучего здания они пошли, окуная ноги в грязь. «Ремонт», — со вздохом извинился Индиана, обернувшись к Смирнову. За то, что двор его воспоминаний оказался таким некрасивым. «Понятно, — сказал Смирнов. — Старость. С каждым может случиться».

Индиана остановился у забитых фанерой дверей. «Здесь?» — спросил Смирнов. «Угу. Какое все старое стало… Войдем, Саша?»

«Как хотите, — сказал Смирнов. — Это ваши воспоминания».

Он потянул дверь за ручку и вошел в свои воспоминания. В тамбуре меж двух дверей рабочие (самих рабочих не было видно) оставили кирки и лопаты. Преодолев еще одну дверь, они оказались в хаосе старого, каковое долго переделывают в новое. Так долго, что и новое уже становится старым. На еще неокрашенных новых дверях неизвестные уже высекли высокими буквами ХУЙ и проиллюстрировали свое заявление. «В самой глубине, последняя дверь, — пояснил Индиана. — Знаете, Саша, здесь ведь помещалась газета «Гудок», где работал Юрий Олеша. И редакция помещалась именно в той квартире, моего друга. То есть квартиру соорудили позднее, но площадь все равно принадлежала тому же министерству, что и «Гудок», то есть железных дорог. А мой друг… — пройдя мимо старого лифта, они добрались до запыленных почтовых ящиков, и Индиана поискал взглядом знакомую фамилию, — его звали Саша, как вас, он как раз и работал в министерстве железных дорог». Фамилии на почтовых ящиках не было, только номера квартир. «Так этот Саша был чемпионом Москвы по каратэ, или по джиу-джитсу, я забыл. Я не думаю, что он все еще живет здесь. Мне говорили, что он разошелся с женой…»

«Волнуетесь?» — спросил Смирнов. Индиана ничего не ответил, потому Смирнов сказал, обращаясь, может быть, к себе: «Похоже, что жильцов на время ремонта выселили… Однако какой гигантский жилой комбинат…»

«На втором этаже жил приятель моего Саши-каратиста — лучший боец в Москве. Дрался ежедневно по несколько раз и предпочитал драться против группы. С одним человеком ему нечего было делать… И здесь великолепная крыша, Саша. И на каком-то из этажей помещается издательство «Советский Писатель», в которое, как вы сами понимаете, Саша, я никогда не ступал ногой…»

Они поднялись по ступеням, старым, как ступени, античных руин, Индиана видел подобные в Риме. Мешки с цементом, плиты, трубы, кирпичи были сложены вдоль стен. Пахло известкой и сыростью. Индиана ускорил шаги, стремясь быстрее в тупик, где коридор кончался глухим старым окном, выходящим в стену соседнего дома. Последняя дверь налево, вот она. Разбитая, старая, неопределенного темного цвета была перед ним дверь в его прошлую жизнь.

«Вот, Саша. Место моих первых свиданий. Сюда же явилась с вещами, уйдя от мужа ко мне, любимая женщина, ставшая моей женой. Вся в черных слезах с черной от грязи февральской оттепели собакой. Здесь же имела место моя свадьба».

«Историческое место… — сказал Смирнов. И выразил свое уважение покашливанием. — Войдем?»

«Замок», — Индиана указал на висячий замок, пронизывающий грубые петли.

«Он на одной петле. Толкайте».

«Ебанный в рот, куда ты положил сраный лом..!» — просочился к ним из-за двери хриплый голос. «Да пошел ты на хуй! Не трогал я и не прикасался…» Нечто упало грохоча, судя по звуку, лист железа. Зажурчала падающая струя жидкости, и из-под двери в коридор к ногам Индианы выползла пенная струя мочи.

«Вот так, — Индиана улыбнулся. — Место белоснежных воспоминаний оказалось осквернено грубым настоящим».

Саша Смирнов, спешно сорвав зубами пластиковую пробку, сунул ему бутылку коньяка. «Глотните. Сейчас вы точно созрели для алкогольного вливания».

Если в грубости настоящего виновато было время, то непонятно было, почему оно не искорежило памятные места его жизни в лучшую сторону. Переход под улицей Горького был темен и мокр, и толпы сшибались в сыром мраке, раздраженные. Выбоины, колдобины, дыры под ногами. Разрушившиеся ступени. Дохлые, тусклые лампы. Они с облегчением выбрались на поверхность.

«Видите, — сказал Смирнов, — здесь помещаются «Московские Новости» — самая наша прогрессивно про-перестроечная газета. Группками это стоят наши философы хуевы, мыслители доморощенные, ходоки, йоги, антропософы, бывшие экономисты пивных. Изрекают всякие глупости».